Аленка присаживается рядом.
– Привет. – Костик поднимает голову и снова опускает.
Аленка хочет спросить у Костика что-нибудь важное, но не знает что.
– А вы по руслиту что сейчас проходите? – спрашивает Аленка.
– «Уроки французского», – отвечает Костик.
– Я серьезно, – обижается Аленка.
– А я что – нет? – Костик поднимает прутик и водит им по земле.
– А я в этом году уже купалась, – хвастается Аленка.
– Везет, – отзывается Костик.
Что еще сказать, Аленка не знает. Костик молчит и рисует что-то на земле тонким прутиком. За ивой слышится смех Вероники – не громкий, а глухой, словно она смеется шепотом. Сквозь Вероникин смех голосом разбуженного медведя рычит дядя Жора.
– Началось, – говорит Костик и резко встает.
Костик быстро шагает по кладбищенской тропинке. Аленка идет за ним, смотрит на покрасневшие оттопыренные уши Костика и хочет взять его за руку. А еще хочет, чтобы вернулось лето двухлетней давности. На краю кладбища, на горе, Костик останавливается. Аленка подходит к нему и осторожно берет за руку. Внизу – река, холодная, почти ледяная. Про купание Аленка наврала – в этом году она еще и ноги не мочила.
– Вырасту, заработаю денег и куплю дом, – говорит Костик.
– Коттедж? – спрашивает Аленка.
– Нет, простой дом, – отвечает Костик, – с большим огородом.
– Для тети Тони? – догадывается Аленка.
– Для мамы, – кивает Костик.
Костик и Аленка на горе стоят долго. А когда возвращаются – около Сашеньки и деда Платона уже никого нет. Петровна убирает со стола.
– А где папа? – спрашивает Костик.
– Домой пошли, – машет рукой Петровна, – то ж ихний дом, я там квартиранткой, захотят – выгонят, захотят…
– Никто тебя, Петровна, не выгонит! – говорит Костик голосом дяди Жоры и идет к выходу.
Аленка медленно идет следом. Около могилы маленького Дмитрия Аленка останавливается. На тропинке под ивой прутиком нарисованы волны.
Молчание
Аленка идет по центру улицы. Пальцы ног зарываются в теплую мягкую пыль. Свободные, давно растоптанные сандалии без задников соскальзывают с ног и назад надеваются медленно – с первого раза ступня в сандалию не попадает. «Дом как дом», – говорит сама себе Аленка. От других Трусишкин дом почти не отличается, разве только тем, что на горе стоит. Занавески, пугавшие Аленку больше всего, уже сняли. Белые, кружевные, три года и три месяца они закрывали окна пустого дома.
Перед поворотом в Трусишкину улочку Аленка останавливается. Снимает сандалии, стукает друг о дружку. По улочке – самая короткая дорога к речке, но все давно ходят длинной – вдоль кладбища. Кто назвал
