Я поняла это, как только услышала диагноз. Поэтому я была готова к Светиной просьбе. Я села к ней за стол и сама взяла ее руку. Я не чувствовала брезгливости, потому что не чувствовала ничего, кроме горя.
– Мы справимся, – произнесла я. – Все будет хорошо.
И я правда в это поверила. Что все обязательно будет хорошо. Но что это дастся очень большой ценой.
Мы сидели со Светой на кухне почти час. Когда она немного успокоилась, я сделала ей чай, взяла телефон и ушла в свою комнату. Я написала лучшему другу Феде и менеджеру Анечке, что остаюсь у Светы, потому что у нее нашли рак. Сначала они решили, что это шутка, но по серьезному настрою нашей переписки поняли, что мне до шуток. Мы отменили все мои съемки на ближайший месяц, потому что я понимала, что мне будет не до них.
Еще через какое-то время мне написал Глеб Коганович:
«Татьян, это правда?»
«Да».
«Татьян, вы не обязаны оставаться с ней. Живите своей жизнью, поймите, даже родственники отказываются от больных раком, а тут еще и ПТСР. Вам это не нужно».
«А почему вы-то сюда лезете? Конечно же я с ней останусь. Продолжайте терапию, а в причины моих поступков, пожалуйста, не лезьте, вы не мой психотерапевт».
«Не злитесь на меня, Татьян. Просто я никогда не видел настолько хороших людей, как вы. Для меня это какое-то чудо. Спасибо вам, что возвращаете мне веру в человечество. Тогда продолжим работать».
Я не стала ничего отвечать и позвонила бабушке. К этому моменту мы уже с ней помирились. Все наши конфликты с ней всегда решались одинаково. Бабулита кричала на меня, чтоб я проваливала как можно дальше, какая я плохая и неблагодарная. Потом мы не общались какое-то время, и она звонила мне в слезах и с упреком, что я забыла про нее.
Я к этому привыкла. Бабушку невозможно было посадить за стол переговоров, чтобы проговорить какие-то взаимные обиды. Однако я тоже скучала по ней и чувствовала, что, несмотря ни на что, она меня очень сильно любит и ждет. Бабушка всегда извинялась по-своему. Когда я к ней приходила после ссоры, она всегда накрывала роскошный стол с моими самыми любимыми блюдами. И в этом было столько любви, что все обиды забывались.
К тому же я очень уважала свою бабушку и безумно гордилась ей. Ее образованием, ее жизненным опытом, ее диссидентской молодостью, любовью к литературе. Она дала мне все, что могла. К тому же ей было уже почти восемьдесят лет – исправить человека в таком возрасте невозможно. И поэтому я должна быть мудрее, чтобы суметь погасить в себе детские обиды и принять ее. И я должна быть более стойкой, чтобы не воспринимать ее нападки по поводу моей внешности, татуировок или жизненного пути. Но ни смелости, ни мудрости мне никогда не хватало.
Быстро одевшись, я выскочила на улицу и выдохнула. Улицы Петербурга с их многолюдностью и свежим воздухом показались мне раем после квартиры, в которой как будто уже и не было ничего, кроме бесконечного горя.
Я помню, что почти каждый раз, когда мне удавалось выйти на прогулку, на меня оборачивались
