дело не годилось ни с какой стороны. Продолжали жать. Те, что участвовали в драке, ворочались распаренные, веселые, в ссадинах и синяках. Хвастали:
– Ну и дали мы ентим! Боле не сунутце!
– Что ж ето деитце, старшой? – негромко вымолвил ему назавтра, подавая снопы, Матвей Дыхно, один из бывших вельяминовских, молчаливый и старательный мужик, который, заметил Никита, тоже, как и он, не полез давеча в драку с бывшими своими сотоварищами. – Сожидали хозяина, а дождали татя? Так и учнем друг на друга с дубьем ходить?!
Никита только глазом повел: погоди, мол! На кратком отдыхе – только что отослали с хвостовским возницею воз – упал в колкую стерню, головой утонув в бабке горячего от солнца хлеба, и сквозь хлеб, не расцепляя зубов, чуть-чуть лениво проговорил Матвею, повалившемуся навзничь на той стороне бабки:
– Язык чешешь али взаболь забрало?
Дыхно поворотил голову, помолчал, обмыслив нежданные тихие слова бывшего вельяминовского старшого.
– А я ить думал, ты с има, с хвостовскими, теперя! – возразил, и тоже негромко.
– Взаболь, значит? – подытожил Никита и спросил, переворачиваясь на бок и глядя в высокие небеса: – На дело пойдешь?
Тихо стало за бабкой. И Никита не торопил. Текли мгновения. Наконец раздалось осторожное:
– Третьего нать?
– Кого? – вопросом на вопрос отмолвил Никита.
– Ивана знаешь, Видяку? Из наших мужика?
– Конопатого-то? – уточнил Никита.
– Ага.
Оба помолчали.
– Не продаст? – деловито осведомился Никита.
– Ни! Ни в жисть. В деле с им бывал! – ответил Матвей.
Близко простучала приближающаяся телега. Никита пружинисто вскочил на ноги:
– Айда грузить, Матвей!
Больше до вечера не перемолвили они ни словом, но работали оба по-новому, дружно, чуя друг друга, как чуют добрые плотники, когда ставят клеть и без слова берут, оборачивают и садят отесанное бревно.
Только уж вечером, дохлебывая дымное варево у походного костра, Никита предложил Матвею пройти бредешком прудок, что приметил он давеча за рощею.
– Третьего бы кого… А на ушицу там карасей, чую, будет как раз!
Дыхно молча кивнул, и скоро все трое (третьим оказался Иван Видяка) отправились с бреднем за рощу.
– Недолго шастай тамо! – сердито окликнул их хвостовский старшой. – Не то утром не добудишься, так вашу…
– Мы мигом! – отозвался Никита, не поворачивая головы. И пока шли до пруда, едва двумя-тремя словами перекинулись мужики. Да и потом – кто бы послушал ихний редкий, сквозь зубы, разговор, поминутно прерываемый возгласами: «Держи! Тяни, тяни! Ниже опусти тетиву! Коряга тут, мать… не задень!» – кто бы послушал, мало что и понял из почти косноязычной речи
