Он ехал, отпустив поводья, вольготно откинувшись в седле. Джонатан под ним переступал длинными ногами чётко по прямой, словно гвардеец Букингемского дворца во время смены караула.
Миновав заправку, Саша с отцом сворачивали вправо, на грунтовку, под свод берёзовой аллеи. Тут острее, чем животные, они чуяли свободу и пускали коней рысью.
За полем виднелась конюшня – зелёный забор, двускатные крыши корпусов с денниками, круглый, как пивной бочонок, деревянный манеж. Там их ждала Полина. Если они запаздывали, то скакали напрямую через поле. Осенью – по меже, клубящейся туманом, или буро-жёлтой стерне, присыпанной солью первого снега. Зимой – вспахивая рыхлый наст и поднимая колючие облака снежинок. Весной – по нагло-зелёным росткам озимых. А летом – по волнам душистого разнотравья, сшибая на галопе зонтики пижмы и метёлки иван-чая. К Полине опаздывать было нельзя. Она ведь не любитель какой-то, а настоящий тренер. Профессионал.
Для Саши это были важные дни – яркие, потные, острые. Хотя она и понимала – у неё так себе получается. Зычные вопли Полины «Нога! Пятку опусти! Где опять нога?!», отражаясь от свода манежа, возвращались гулким эхом и стояли в ушах до нового окрика: «Александра! Повод подбери!» Полина обычно стояла посреди манежа – невысокая, крепко сбитая. В обтягивающих лосинах и коричневом шлеме она была похожа на гриб-боровик. Отец не вмешивался в тренировки. Ободряюще кивал при случае, но больше был сосредоточен на Джонатане.
Саша боялась, что после очередной провальной тренировки папа скажет:
– Слушай, вдруг мама права? Зря я тебе этими конями голову морочу? А? Шуша? Давай рисовать попробуем? Или танцевать?
Но отец молчал. В его немоте не было ни разочарования, ни упрёка. Просто тема Сашиных спортивных достижений для него не существовала. Отец видел и понимал, что кони для Саши – смысл, радость, жизнь. Своим молчанием он как бы говорил: ну пусть так. Не всем же быть чемпионами.
С Полиной они занимались выездкой: крутили вольты, вышагивали диагонали по манежу от одной буквы-латиницы к другой, тренировали подъём-галоп, точку остановки. Галоп у Саши обычно получался не с той ноги. А заставить Габи стоять на месте вообще было нереально: кобыла сдавала задом, нервно крутя хвостом. Как в насмешку, Джонатан под папой был словно пластилин. Конь и наездник дышали в унисон, рысили в такт, а когда выполняли команду «стоп», замирали оба и даже не моргали.
– Вы с Джонатаном похожи на кентавра. Только чья-то башка лишняя, – смеясь, комментировала Полина.
Едва Джонику исполнилось семь лет, Полина начала настаивать на стартах. Она считала, что пара папа – Джонатан прекрасно покажет себя в выездке.
– Да ну! Зачем? – отмахивался папа. – Мы – конкуристы! Чего нам ходить по манежу туда-сюда? Мы с Джоником будем летать до неба!
– Ещё неизвестно, как он себя покажет! Ты на нём только начинаешь прыгать, – злилась Полина. – А на выездке вы 70 процентов возьмёте! Или около того.
Но отец упрямо мотал головой, совсем как Джонатан. Саша понимала: отчасти из-за неё. Папа не хотел стоять на пьедестале с золотым кубком, пока она сидит на трибунах как ни при чём. Кони – это было их общее, только их. И не надо было никаких медалек. Ни папе. Ни Саше.
Но было ещё одно: папа верил, что когда-нибудь Джонатан будет лучшим не в выездке, а в конкуре. Полина на эти предположения выдавала скептическое «пфф…».
– В конкурных конях главное – порода! Гены! – доказывала она. – А что твой Джонатан? Дворняга – он и есть дворняга!
– Вы как с ума сошли с этим конём! – возмущалась мама.
Если она была недовольна, то разговаривала восклицательными знаками.
– И ты, и Сашка – целый день на конюшне! По колено в навозе! Гадость какая! И что это даёт ребёнку?! Почему кони? Почему не бальные танцы, например?!
– Какие ещё танцы? Не надо никаких танцев! – пугалась Саша.
– Но это же эстетично! Музыка! Костюмы! Пластика тела! А ваш Джонатан и конюшня – одна грязь, пот и больше ничего!
Получалось, кроме папы, в Джонатана верила только Сашка. Они с отцом всегда были заодно.
Папа купил Джоника, когда поехал за другим конём.
– Захожу в манеж, – с детским восторгом рассказывал он. – Выводят такого красавца – мама дорогая! Мощный, здоровый! Богатырский конь. Ну, пока я на него сажусь… выскакивает из предманежника этот… коняга! Ни рожи, ни кожи. А зад поджарый, сухой. И ноги жилистые, длинные. За ним конюх бежит: стой, мол, зараза, куда?! А этот покрутил башкой, сориентировался – не глупый, значит. И как пошёл маршрут! Один! Без наездника! Просто потому, что в кайф! Потому что кровь бурлит! Потому что хочет прыгать! Я того богатыря даже смотреть не стал. Забираю этого! – говорю. – Сивку-Бурку! А хозяин-то обиделся, что я его так назвал. «Вовсе, – говорит, – его не так зовут. Сын мой вычитал.
