и «корову».
А язык ведь у нас – широких возможностей. Как шестиполосное движение. Вот куда мне эта «корова», когда есть «ничоси». Рупла объяснил, что значит «шухер» и «достача». Он объяснил «забей», «зависон», «туса» и «втыкатели». Он говорит «заводи шарманку», когда я жму enter на клаве.
Не знаю, что бы я делал без Руплы. Как бы я без него узнал, что у нас такой широкий язык? Как бы я узнал про «завали хлебало» или «дать в щи»? Эти «щи» особенно меня порадовали. Ведь они породнили наши языки! В финском же «касвот»[11] – моникко. В смысле существительное множественного числа. Мне это поначалу странно было. Неудобно как-то. Но я как про «щи» услыхал, сразу свыкся с нашим «касвот». Когда говорю Рупле за столом: «Чё сёдня у тебя такие кислые щи?» – прямо свечусь от счастья. Это называется каламбур. Я такое обожаю.
Кто любит селедку пряного посола, тот меня поймет. То самое место, у ребер, где горчит, откуда только что вынуты кишки с жирком, с гнильцой этой вот вкусняцкой. Зубами кости закусишь и тянешь слюни в себя, чтобы остался вкус во рту наподольше. Вот так же наш язык. Скажешь что-нибудь заковыристое, а то и сам выдумаешь – и такая радость во рту, как селедки поел. Раз сказал гадкое словцо – все, уже не соскочишь, так и тянет сказать снова.
В финской селедке соль да сахар. Ну еще морковь. А Руплины родители возят банки, где рыбы целиком, с костями, головами. Как они там не гниют в этой бурде? Какие-то гениальные люди эту селедку делают. Их, небось, в школе «коровами» не мучали.
Вообще-то, Рупла – он Санча. Александр Шершеневич. Не повезло – так не повезло. Угадайте с трех раз, кто тут может с ходу выговорить его фамилию? Спойлер: никто.
Если новый препод приходит знакомиться, все сидят в предвкушении спектакля. Если препод опытный, он по нашему настроению сразу чует: в чем-то тут подвох. И на фамилии Руплы Shertshenevitch он начинает понимать, где собака порылась. Но уже поздно. Надо произносить. И препод начинает щурить глаза и пыжиться. И тут встает Рупла и передразнивает. Устраивает зубодробительную газовую атаку – только ртом. Он мастерски научился воспроизводить такие звуки. Уровень – бог.
– Эпф-эпф-ффрстрррр-пффф! Да, это я, Санча Шер-ше-не-вич.
Он выговаривает шипящие на иностранный манер. Все в покатуху. Вот что мне нравится в Рупле – он вообще без башки. Легко может оборжать себя. Но попробовал бы кто другой!
А Рупла еще и заявил в школе, чтобы звали его не Саша, не Александр, не Сантери. А Санча. Хочу типа, и все. Такое мое имя. Во садист! Преподы давятся, но называют. С причмоком в конце. Как будто кинуски[12] с нёба отдирают.
То, что мы зовем его Рупла[13], получилось случайно. Но закономерно. Как-то раз, в самом начале знакомства, он спросил:
– Есть баблишко?
Я не понял сначала.
– Лавэха! Чёнть на кармане водится?
– Ты – деньги?
– Ну да. «Гони рубль, родственник!»[14]
Я выудил не без
Касвот (финск. kasvot) – лицо. Моникко (финск. monikko) – множественное число в грамматике.
Кинуски – сливочная конфета, похожая на ириску, тянучку.
Рупла (финск. rupla) – рубль.
Фраза из советского фильма «Афоня» 1975 года.
