какие-то надежды или даже шансы на то, что бы завоевать свою мучительницу. Заработать у него не получилось не то что на машину, а даже и на мотоцикл. В итоге он плюнул и решил под конец лета купить себе неплохой велосипед и хоть на нём покататься оставшийся кусочек летнего отдыха. Разумеется он не планировал им соблазнить Гульнару, ведь велосипед был без багажника, и в фантастическом случае, если бы ей понравился велосипед, то её бы даже не куда было посадить, не говоря уж о том, что она наверно и весом его, моего друга, побольше, так что он и не удержал бы равновесие…
Это конечно всё шутки, а вот ему было не до шуток. Ко второму лету он как-то поменялся нравственно; я думал он опять попытается добыть себе машину, но он и работать никуда не стал устраиваться. Как я узнал потом, его просто не взяли на ту работу, на которую он пытался устроиться, а другой после не нашёл. А была и другая ещё причина: я так понял, что он буквально стал ненавидеть её. И скорее он ненавидел даже больше себя, что так привязался к ней, но себя же невозможно ненавидеть в постоянном режиме, поэтому он всю ненависть к себе отправлял тоже в её адрес в довесок к действительной ненависти в её адрес. Он называл её, харкаясь от злобы, «шлюхой», хотя она ему не то что не изменяла, а наверно и не в курсе была, что он её любит. Они впрочем не так редко, как можно подумать, общались и шутили, но это впрочем было всегда в общей компании и почти никогда лично. То есть он так был очарован её красотой, что сквозь неё не видел человека и все простые её чисто человеческие взгляды и слова пропускал невольно сквозь эту волшебную призму женского обаяния.
На третье лето на него уже было жалко смотреть, он был как каторжник с привязанным вместо ядра мучительным чувством своим. Он жаловался мне:
– Всё. Я пропал. Нам осталось учиться один год, а после мои шансы будут близки нулю.
Я всегда выслушивал его, – не буду же я говорить ему «у тебя они и сейчас равны нулю», – а ему наверно от этого хоть немного было, да легче. Такая штука юность, ведь будь на его месте какой дурачок, то мог бы наверно и счёты с жизнью свести, «раз жизнь не удалась».
Кстати Гульнара, хоть и замужняя так сказать барышня, а флиртовать не брезговала. Но и тут она была оригинальна, она флиртовала не как другие наши одногруппницы, из животной своей страсти, из похотливого интереса, а флиртовала Гульнара кажется из интереса так сказать спортивного, – потому что у неё это тоже не получалось так натурально, как у остальных. Она конечно не садилась на коленки и не обнималась, как другие, но встать с каким-нибудь из знакомых слишком близко, то есть вплотную рядом, могла, или пойти с кем-нибудь под руку, тоже было для неё нормой. Так один раз, когда мы после учёбы шли по домам, ещё не разойдясь по разным тропинкам, Гульнара шла впереди нас с моим другом, под ручку с одним здоровенным нашим одногруппником. Они о чём-то непринуждённо болтали (ну вот как и о чём можно так непринуждённо болтать с девушкой?! – задавались мы нередко с моим другом одним и тем же вопросом), одногруппник
