в воздухе, – когда ему еще не было тридцати. В одном казино в Монреале, где он отмечал успешную продажу двух картин, которые достались ему «по наследству» (здесь кавычки мои), к нему подошла красивая женщина и сказала: «Ты должен это увидеть».
Он рассказал, как она подвела его к пятидолларовому игровому автомату, отделенному от других веревочным ограждением. Пожилая дама увлеченно скармливала автомату жетоны. Ее длинные белые оперные перчатки почернели от соприкосновения с металлом. Красивая женщина указала на старика с мегафоном, стоявшего неподалеку и кричавшего, чтобы дама немедленно отошла от автомата. Старику позвонили из казино, когда его жена проиграла тридцать тысяч долларов.
Сначала Беннетт подумал, что это была поучительная история, призванная предостеречь его, но красивая женщина шепнула ему на ухо: «Это игра. Они привлекают к себе внимание. Для того оно и затевалось». Беннетт резонно заметил, что тридцать тысяч долларов уже не вернешь. Красивая женщина сказала ему, что старик – миллионер. Он попросил жену надеть грязные перчатки и проигрывать до тех пор, пока ее не пожалеют и не вызовут мужа, чтобы он спас ее от себя самой. Мужчина наслаждается счастьем, которое испытывает он сам, женщина – тем, которое дает она.
Беннетт спросил у красивой женщины, откуда ей это известно, и она сказала, что видела их в прошлом месяце в другом казино. Владельцы казино не возражают, сказала она. Они в любом случае получают свои деньги.
Эта женщина, говорил мне Беннетт, очень многое значила в его жизни на протяжении следующих трех лет.
Прошел не один час, но заснуть так и не получилось. Я надела халат и поднялась на крышу. В нашем доме всего шесть этажей, но он выше соседних дощатых домов с их залитыми гудроном крышами, искривленными трубами и спутниковыми тарелками. Четыре года назад, когда я здесь поселилась, с крыши был виден почти весь Манхэттен: Бэттери-парк, Крайслер-билдинг, – но из-за непрестанной застройки района от этого вида уже ничего не осталось. Когда Беннетт приехал ко мне в первый раз, было как раз Четвертое июля, и я привела его на крышу смотреть фейерверк. Фейерверк на Четвертое июля я всегда смотрю только со Стивеном – так повелось еще с детства, – но в тот раз я ему соврала, сказала, что уезжаю из города. Беннетт говорил, что еще не готов знакомиться с моим старшим братом и вообще приехал только на выходные и хочет провести их со мной.
В том году фейерверк устраивали над Гудзоном. Беннетт сказал, что это выглядит так, будто Нью-Джерси атакует Нью-Йорк. Кем же он был?
По небу неслись призрачные облака, а я боялась, что уже никогда не смогу вернуться к нормальной жизни. В ту ночь Беннетт напевал «На крыше», классическую композицию «Дрифтерс», и мы танцевали, обнявшись. Он сказал, что одна из его эмо-групп собирается сделать кавер. Я ему верила.
Кто-то оставил на крыше сломанный садовый стул. Я присела и подняла голову к небу. Единственный раз я видела звезды над городом, когда во время урагана «Сэнди» взорвалась подстанция и многие районы
