идеальный корабль.
Утром на обратном пути в Сент-Джонс Гарольд пел хвалы простосердечным, кристально честным, богобоязненным ирландским рыбакам Южного берега.
– Они тебе последнюю рубашку отдадут с первого взгляда, – сказал он. – Щедры душой! Боже ты мой, во всем мире им нет равных. Вам повезло, что вы им пришлись по сердцу.
В определенном смысле Гарольд был, пожалуй, прав. Не придись я по сердцу братьям Холлохан, так, возможно, я остался бы в Онтарио и, того гляди, стал бы добропорядочным обывателем. Я не питаю зла к Холлоханам, но надеюсь, что больше никогда не попадусь, как попался в тот достопамятный вечер в Грязной Яме.
Два дня спустя я вернулся туда осмотреть мою покупку, оценить ее на этот раз трезвым (в смысле – спокойным, рассудительным) взглядом. Издалека она, бесспорно, выглядела изящным корабликом, несмотря даже на свою тошнотворную окраску. Подлинный корпус шхуны, но в миниатюре: длина палубы – тридцать один фут при ширине девять футов и осадке в четыре фута. Но вид у нее был грубейший! При ближайшем рассмотрении начинало казаться, что ее сколотила орда наших палеолитических предков, возможно замечательных кораблестроителей, но орудовавших исключительно каменными топорами.
Ее конструкция и удобства оставляли желать лучшего. Она была гладкопалубной, с тремя узкими люками для приема рыбы и шириной едва достаточной, чтобы один человек стоял там и сбрасывал треску в два смежных трюма, – в них обоих упрямо витал дух миллионов давно скончавшихся рыбин. В самом носу имелся капитанский салон высотой два фута, шириной в три и длиной тоже в три, в который мог бы втиснуться один очень щуплый человек, если бы согласился принять эмбриональную позу. Имелось еще машинное отделение – темная дыра, где смутно маячил гигантский фаллос одноцилиндрового двухтактного бензомотора, чаще тактично замолкавшего.
Ее оснастка также не была идеальной. Обе мачты были, видимо, изготовлены из пары прогулочных тростей. Штагами им служили телефонные провода и тресковые лёсы. Паруса пестрели заплатами точно разноцветная одежда Иосифа и, казалось, не уступали ей древностью. Бушприт у нее смахивал на ручку швабры и был примотан на место веревками от сетей. У меня не создалось впечатления, что Холлоханы так уж часто выходили на ней в море. Позже выяснилось, что они вообще на ней не плавали и разделяли общее убеждение всех обитателей Грязной Ямы, что любая подобная попытка почти наверное окажется фатальной.
Не была она и чистеньким корабликом. По правде говоря, она смердела. Трюмы у нее не чистились со дня постройки и покрылись липким слоем рыбной слизи, рыбной крови и рыбных отходов толщиной в несколько дюймов. И это не было свидетельством неряшливости, как объяснили мне грязнеямцы, после того как я убил целую неделю в попытках ее вычистить, а «делалось с толком».
– Суть-то в том, шкипер, – объяснил мне один, – что лоханки-то эти строят из сырого дерева, ну и когда подсыхают
