вслед за ней, еще не понимая, что случилось. Предславе сейчас было несколько за тридцать; после всех родов располневшая, румяная, красивая женщина, она искренне предавалась печали по Улебу, но печаль эта не шла ей, как темная туча к щедрому летнему дню, и плач ее был сродни грибному дождю, когда крупные капли сверкают в солнечных лучах. Зато Вальга утешил ее, рассказав о Малфе, ее старшей дочери. Малфа два года назад была увезена погостить к Сванхейд, да так и не вернулась.
Услышав о желании Правены ехать в Хольмгард, Предслава шмыгнула носом, но лицо ее приняло деловитое выражение.
– Кто же с ней поедет? Ты же не привезешь ее назад?
– Я нет, ну… Бер Тороддович привезет. Это внук Сванхейд…
– Мы его знаем, он здесь был – он Малфу от нас увез. Да так и не привез назад. И эту тоже не привезет! Отец, может, ты? – Предслава посмотрела на мужа. – С сеном, конечно, не закончили еще, но мы уж сами как-то…
Лицо ее снова сморщилось: при мысли о сенокосе она вспомнила Улеба – никогда он больше не выйдет на луг, – и с трудом сдержала желание запричитать. Без тела, без могилы, вовремя не узнав о несчастье, ближайшие родичи могли лишь отметить более отдаленные сроки поминания. Да и плакать после погребения уже нельзя, чтобы покойник на том свете не ходил весь мокрый, но ведь они не узнали вовремя, как же совсем не поплакать?
– Что же его там погребли-то… – пробормотала Предслава. – Мать здесь, жена здесь, а положили невесть где…
– Там вся родня его по отцу, – напомнил Вальга. – Раз он Ингваров сын, а там и Олав, дед его, и все…
– Все беды его оттого, что он – Ингваров сын! – с досадой сказал Алдан. – Жил бы, не тужил… Поеду я. Посмотрю, что там нынче как…
Алдан всем сердцем сожалел об Улебе, хоть внешне это в нем не проявлялось. В глазах его поселилось беспокойство. Убийство одного Ингварова сына людьми другого означало раздор в княжеском роду, который едва ли обойдется без последствий. А у Алдана имелось семеро детей, через мать принадлежавших к этому роду, и пусть пока они были еще малы, последствия раздора могли сказаться в неизвестном будущем. Алдан, человек опытный и с разными опасностями знакомый не понаслышке, не мог предоставить эти дела самим себе.
Уту Вальга увидел после приезда еще только один раз, на заре перед отъездом. Она лежала в постели, осунувшаяся и сама похожая на покойницу; внезапная смерть любимого сына подкосила и высушила ее так, что даже плакать у нее не было сил, лишь тихие слезы струились одна за другой из уголков глаз и падали на подушку. Из семерых детей при ней оставался только Улеб – старшие дочери еще в Киеве успели выйти замуж, да и двоих младших, Витиславу и Свена, отец забрал туда к себе. Только Улебу нельзя было в Киев, но Уту утешало то, что она нужна самому несчастливому и самому любимому из своих детей. И вот его нет на свете, и жизнь ее разом опустела до самого донышка.
– Несчастливый он был… – прошептала Ута, когда Вальга наклонился, чтобы ее поцеловать. – В горе был зачат, в тревоге рожден. Свенельдич – удачливый, он его в сыновья взял, я думала, поделится счастьем…
