она тебе, Тим? Я тебе досье на нее прислал. Все проверки она прошла. Для работы информации более, чем достаточно.
– Дядь Леш, – сглатываю, – вся эта история с покупкой. Ты же знаешь, на что мы все подписались? – собственно, это целиком и полностью мой проект. Я убеждал совет стаи расширяться в этом направлении. Если я проколюсь, это сильно ударит и по мне, и по отцу.
– Значит, – тянет старый волчара, – не хочешь начистоту…
– Дядь Леш! – возмущаюсь я и замолкаю. Он тоже молчит. Я понимаю, что отпираться дальше бессмысленно, промолчать я уже не имею права. Закрываю глаза и срывающимся голосом признаюсь: – Моя она, дядь Леш. Никогда не верил, что так бывает, а увидел ее и…
Я замолкаю, потому что голос совершенно неприлично дрожит, да и сказать больше нечего.
– Поня-ятно, – тянет Громов. – Я, знаешь, что-то такое и предполагал, – то ли кашляет, то ли усмехается. – Еще до того, как она у тебя в кабинете до полуночи оставаться стала.
Я стискиваю зубы: конечно, охрана ему доложила.
– Девочка тебе попалась непростая, Тимох, – сокрушенно вздыхает. – Точно твоя? Не ошибаешься?
– Дядь Леш, – я начинаю злиться. – Что ты от меня скрываешь? Куда она деньги тратит?
– Да никуда! – с наигранной легкостью отзывается эсбэшник. – Родителей содержит. Дачу им покупала, дом в деревне постоянно каких-то трат требует. И у отца лечение восстановительное. Она дважды в год его в санаторий отправляет с матерью. Вот и все расходы. Сначала они, чтобы ее к жизни вернуть, все сбережения спустили, а теперь она вроде как долг им отдает.
Его беззаботный тон никак не вяжется с мельком прозвучавшей фразой.
– Что значит «к жизни вернуть»? – спрашиваю я, а у самого все холодеет внутри.
– Я же указал в досье, – откашливается Алексей Дмитриевич, – на нее было совершено нападение.
– Что за нападение? – я отказываюсь играть в эти его «вокруг да около», а он молчит. – Говори, дядь Леш.
– Похитили ее, Тим, – его голос меняется, наигранное веселье улетучивается. – И изнасиловали. Подруга заманила на блатхату, а там четыре подонка. Пять дней с ней творили, что хотели. Во всех смыслах этого слова. Девчонка была покалечена и физически, и морально. Они, похоже, живой ее выпускать не собирались. Ее отец нашел. Опер он у нее был тогда. Нашел дочку, вывез живой. Только ее год восстанавливали физически, а психологи с ней и сейчас работают. Вот на это все родители деньги и спустили. На психотерапию, на врачей. Дорого оно, знаешь ли, для среднестатистической семьи. Особенно пластическая хирургия.
Колени становятся ватными, и я медленно оседаю на пол. Это он сейчас о ком говорит? О моей Рите? Этого не может быть. Как? Не с ней! Только не с ней! Мозг отказывается работать, воспринимать информацию. Я только ошарашенно повторяю за ним последнюю фразу:
– Пластическая хирургия?
– Эти суки об нее бычки тушили, – с непрекрытой злостью выдает Громов. – Ножом полосовали. На ней было сто двадцать
