стою перед распахнутым полупустым шкафом и пытаюсь сообразить, что из его содержимого подойдет для предстоящего мероприятия. Предпочитаю удобство всему остальному, но сейчас тот редкий случай, когда над внешним видом приходится задуматься.
В моей руке красивая с золотым тиснением карточка – пригласительный билет на выставку алмазов в Букингемском дворце. Вручил вчера Эдвард Ричардсон – мой начальник, которого я упорно не желаю считать бывшим, потому что не желаю признавать себя списанной в утиль.
Это Ричардсон посоветовал мне обратиться к нынешнему министру национальной безопасности Элизабет Форсайт с просьбой вернуть на службу. Решить вопрос может только она, значит, ее и нужно убедить, что пересаженное мне год назад донорское сердце не хуже моего собственного, бывшего (не совсем так, но это мое личное дело).
Письмо я сочиняла неделю, потом две недели ждала ответ, и вот он – приглашение на открытие выставки бриллиантов в присутствии королевы. Что это – способ сократить беседу до полминуты, чтобы легче было отказать?
Но не пойти нельзя. И не потому, что пресса объявила выставку главным событием сентября, а алмазы – тремя частями знаменитого «Великого Могола». Просто это единственная возможность перехватить министра между бесконечными командировками. Организация нового министерства – вещь сложная, и Элизабет Форсайт человек занятой. Что ж, если для встречи с ней придется идти в Букингемский дворец, я пойду туда, хотя предпочла бы разговор в служебном кабинете.
Эдвард, передавая пригласительный, заметил, что выставка бриллиантов не самое тяжелое испытание. Как сказать…
Что надеть? В чем вообще ходят на выставки алмазов, да еще и с участием королевы? Конечно, в бриллиантах. Но у меня их нет, никогда не было и не будет, не мое это. И единственное вечернее платье, которое мы покупали с Джоном, на вешалке смотрится куда лучше, чем на мне.
Клиническая смерть слишком жестокая диета. Как говорит Эдвард Ричардсон, от меня остались кожа, кости и горящий взгляд. Но платье нельзя надеть не только из-за худобы. Оно декольтированное, а я теперь ношу все закрытое до подбородка. Рубцу, оставшемуся после операции, мог бы позавидовать Франкенштейн, на меня в декольте без слез не глянешь.
А раз так… Я заглядываю в билет. Форма одежды не обозначена, значит, бриллианты и вечернее платье необязательны. Не сдержавшись, швыряю платье в угол шкафа, но потом достаю и, тщательно расправив, вешаю на видном месте снаружи – пусть висит напоминанием о моих упущенных возможностях. Если бы это был только отказ от декольте…
В то время, как я натягивала тонкий бадлон со стойкой, зазвонил телефон. Это Эдвард.
– Надеюсь, ты уже собираешься?
– Да.
– Прислать машину?
– Доберусь на метро. Это проще, чем искать парковку у выставки. – Вторая фраза – попытка смягчить резкий тон первой.
– Ладно, – бурчит Ричардсон. – Будь осторожна, Джейн.
Чего это он?
Я фыркаю:
– Клянусь!
