И вновь будучи в завесе дым-тумана. Будто и видя же машину, проезжающую по трассе ночью. Где с одной ее стороны было бескрайнее поле. С другой – непроглядный лес. И дело ведь даже не столько в том: «давить или не давить, кто бы из них там на дорогу вдруг ни выскочил или вышел, да даже и ее саму?». Сколько в самих же фарах сквозь непроглядную темень, ведь куда более милее и ближе сердцу как минимум для самой же девушки были бы теплые желтые огни ближнего света, ну или даже если бы были те и холодные белые и дальнего, чем и вот это же вот все сейчас – в виде затмения сразу двух полных планет, двух Лун, которым еще разве что только собак, волков или оборотней не хватало. А что? Дым был. Тьма была. Еще бы, конечно, сюда его черные крылья, пусть и с белыми вкраплениями, как и незаметным бы в данный момент цветовым переходом и переливом, но и в виде же кокона вокруг них для полноты картины – и можно бы было смело впадать в анабиоз, а там и ко́му, медленно умирая от гипнотического и внушенного страха.
Он же так быстро приблизился и почти так же молниеносно нагнулся к ней, что она только спустя мгновение ощутила ветер от его этого самого рывка, одним сплошным промозглым и даже уже именно морозящим, вымораживающим и почти что могильным потоком, ударившим в лицо. Еще больше же заставляя кутаться и прятаться. Правда, вот только во что и куда больше, если уже и не во что и некуда? И так же уже готова была впитаться и вжиться в кожу куртки, вжавшись в нее донельзя, насовсем.
– Если хочешь жить… – и вновь затянувшись, выдохнул в ее лицо дым. Тут же и появляясь же в нем, не хуже и самого Чеширского Кота. Только теперь уже точно с самым же и что ни на есть оскалом, ни из чего не происходящим и ни во что же не переходящим, звериным и животным как в общем и волчьим же как в частности. Именно с ним. И все под почти же что черными дырами – пустыми глазницами. С россыпью же той же черной «наскальной живописи» и по той же все левой стороне его лица. Лишь теперь еще и переползающей, переплетающейся в линиях не хуже и той же самой все черной змеи на его левой кисти, но только здесь уже и между собой. Вот-вот готовой не только зашипеть кожными порами, не хуже и волос Медузы Горгоны, но и покрыть же е саму половиной черной маски – на манер же и Призрака Оперы. Только опять же все еще с левой стороны и соответственно же черной. И не от мира же сего как впрочем, так и уже же дважды. Но и как назло же и это в голове же брюнетки сложилось в полноценную картину мира – его мира. И цветок. И змея. И пусть же и не нож, конечно. Но и вряд ли же та была такая же короткая, как и он, скорее даже и не меч. Кисть же, как по ней, он бы просто так и без рукава же на предплечье явно набивать бы не стал. А там – и плечо. И трудно было бы уже остановиться – начало-то положено. Но и если по остальному ей можно было только пока еще думать и представлять. Как и гадать и ждать – убедить и разубедить же ее саму в этом лично. То за видимые уже части можно было вполне и ручаться. Тем более что и сама же черная змея не могла обрываться как рукавом кофты в общем, так и на полпути же в частности, будучи
