с облепившими вспотевшую лысину рыжими волосами, сгорбившись над рулем, крутил его остервенело, пытаясь поставить колеса поперек движения, потому что тормоза не помогали. Но полз-то не автобус, ползла дорога, потому что сорвались с места пласты земли, размытые потоками воды, и все сползало, пока медленно, куда-то вбок.
Крик возник сзади и в секунду охватил весь автобус, причем снесло голову и парням, особенно одному, который сидел рядом, через проход, и нацелился вышибить стекло ногами. Гелий кинулся к нему, но тот, плечистый и рослый, сопротивлялся отчаянно, пока не свалились оба в проход между креслами, и вдруг парень вывернулся, накрутил на голову Гелию куртку, и он начал сразу задыхаться и хрипеть, не в силах вырваться, потому что нахлынула знакомая болезненная слабость, и если бы не физкультурник, который вырубил парня, саданув тому ладонью по шее, лежать бы Гелию вместо того в проходе.
Двоих малолеток, которые начали высаживать двери, утихомирил Петя Тасазать – так прозвали за привычку после каждого слова вставлять эту присказку, высоченного, под два метра, сорокалетнего инженера из Магнитогорска, который случайно попал на турбазу, просто потому, что надо было куда-нибудь срочно удрать после измены жены. Он был единственным из их кобелячей спальни номер пять, кто обходил баб за километр, но товарищ был надежный. Продолжавшим визжать задним сиденьям рты заткнули ненадолго, обложив их чудовищным матом, Марченко и Карлуша, в котором никто не подозревал подобного знания.
Ольга, слава богу, сидела молча, бледная, как полотно, судорожно пытаясь натянуть мокрые тапочки.
Хилю наконец заткнули рот, и сквозь барабанящий по крыше ливень было слышно общее хриплое дыхание и тоненький скулеж лежащего в проходе побитого пацаненка.
Потом автобус вдруг остановился, упершись в какое-то препятствие, вода плескалась около окон и залила ступеньки у дверей, и мотор, почихав недолго, заглох. Он не знал, почему в такие моменты как осатанелый лез в самое пекло, что-то доказывая себе, видимо, боялся до чертиков, но никогда не останавливался, не понимал, почему вокруг все ему подчинялись и верили, что он выручит. Конь и есть конь – думал он, залезая на спинки кресел, чтобы открыть люк на крыше – безнадега какая-то с тобой, Лелик, – он вышиб крепления люка и, поддерживая крышку спиной, выглянул наружу. Машину занесло в балку между двумя холмами, заполненную доверху водой, над которой висели железные узкие мостки, которые дрожали под напором крыши автобуса, и если сорвет их – дальше путь один.
На голову ему каждую секунду опоражнивали по ведру воды, и он тоскливо понимал, что через один люк все сорок человек выскочить не успеют, а лобовое стекло выбивать смысла не было, потому что оно находилось аккурат под мостками.
Может, им повезло или наверху, наблюдая за событием, велели дать им шанс – подмытый край
