опасность.
– Чтобы узнать правду, – взглянув на восьмиконечную звезду, ответила Брайс.
– Брайс, – предостерегла ее Неста, словно подсмотрев ее мысли.
Даже не обернувшись, Брайс шагнула и встала на звезду.
18
Хант кашлял кровью, и от каждого спазма перед глазами мелькали звезды.
– Раскашлялся, Аталар, – проворчал Баксиан, который висел по другую сторону от Данаана и сам находился не в лучшем состоянии.
Все трое провалялись на полу несколько часов, а потом вернулся Поллукс и вновь подвесил их к потолку. Ханту это стоило вывихнутых плеч. Боль была настолько сильной, что он не смог сдержать крик.
Но Поллукса куда-то вызвали. Другого палача, готового продолжить истязания, во дворце не нашлось, и узников оставили болтаться на цепях.
Брайс. Ее имя сопровождало каждый хриплый вдох и выдох Ханта. Было столько всего, что он хотел сделать вместе с ней. Он хотел нормальной, счастливой жизни. Детей.
Боги, сколько раз он представлял, как будет выглядеть ее прекрасное лицо, когда она возьмет на руки их маленьких крылатых детишек! От матери они унаследуют цвет волос и характер, а от него – серые крылья. Он видел их ангельские личики и в детских улыбках иногда ловил отблеск улыбки своей матери.
Когда он в прошлый раз томился здесь, у него не было видений будущего, позволявших цепляться за жизнь. Шахара погибла, и большинство Падших – тоже, а с ними погибли и все его мечты. Сейчас ему было тяжелее. Подойти так близко к осуществлению своих мечтаний, видеть их живо и ярко, и вот… Брайс сейчас неведомо где… а он здесь.
Хант прогнал тягостные мысли, боль от которых превосходила боль в вывихнутых плечах и во всем истерзанном теле, и пробурчал:
– Данаан, пора.
Сегодняшний ранний уход Молота давал им возможность. Остальное, включая все предположения Аполлиона и Аидаса, весь их бред насчет его отца и черной короны на нем (если эту татуировку считать короной), – все стало второстепенным.
Все его промахи на горе Хермон, гибель Падших, потеря Шахары, порабощение… тоже стало второстепенным.
Все неудачи последних месяцев, приведших их к беде, в застенки астериев – и это отошло на второй план.
Если им выпадал единственный шанс, он забудет обо всем и воспользуется этим шансом. В прошлый раз он был один. Семь лет провел здесь один. Только крики Падших, которых пытали в соседних камерах, постоянно напоминали ему о собственном поражении. Потом еще два года в застенках Рамуэля. Итого девять лет истязаний, проведенных в одиночестве.
Он не допустит, чтобы та же участь постигла двух ее друзей.
– Данаан, это надо делать сейчас, – подгонял он Рунна.
– Дай мне… немного времени, – выдохнул Рунн.
Должно быть, фэйскому принцу совсем паршиво, если попросил о передышке. Гордый придурок.
– Даю, – тихо, но твердо ответил Хант, чувствуя, как от сознания вины ему сводит живот.
Надо отдать Рунну
