но, похоже, задумался над предложением Галада.
– Галад, – тихо произнес Борнхальд, – не надо. Мы примем бой, и нас защитит Свет!
– В бою мы сразим немало достойных людей, чадо Борнхальд, – ответил Галад, не оборачиваясь. – Каждый взмах наших мечей станет ударом в пользу Темного. В этом мире не осталось воистину праведной силы, кроме Детей Света. Без нас не обойтись. Если от меня требуется отдать жизнь ради единства, так тому и быть. Думаю, ты поступил бы так же. – Он посмотрел в глаза Асунаве.
– Взять его, – бросил тот с недовольным видом. – И отзовите приказ к сражению. Известите легионы, что я арестовал этого самозваного лорда капитан-командора, а допрос покажет, сколь ужасные преступления он совершил. – Асунава помолчал. – И передайте тем, кто следовал за ним, что их не станут наказывать или подвергать допросу. – С этими словами Асунава развернул коня и поскакал прочь.
Галад перехватил меч за клинок и протянул его эфесом к Борнхальду:
– Возвращайся к нашим людям. Расскажи обо всем, что произошло здесь, и запрети вступать в бой или пытаться вызволить меня. Это приказ.
На какое-то время Борнхальд пересекся с ним взглядом, после чего неохотно забрал меч и отсалютовал:
– Будет исполнено, милорд капитан-командор.
Едва Борнхальд с Байаром направились к войску, Галада грубо стащили с Крепыша. Упав на землю, он охнул, когда мучительная боль, зародившись в раненом плече, молнией пронзила грудь. Он попытался подняться, но Вопрошающие спешились и снова сбили его с ног.
Один примял Галада к земле, поставив сапог ему на спину. Послышался металлический скрежет: кто-то выхватил кинжал из ножен. Галаду рассекли застежки брони, а за ними и одежду.
– Ты недостоин облачения Детей Света, приспешник Тьмы, – сказал Вопрошающий ему в ухо.
– Я не приспешник Темного, – повторил Галад, чье лицо было прижато к траве. – И никогда не смирюсь с этой ложью. Я шествую в Свете.
Наградой за эти слова послужил удар сапогом под ребра, потом – второй, потом еще и еще. Галад сжался в комок и застонал, но побои не прекратились.
Наконец его окутала тьма.
С холма, местами поросшего бурым сорняком – ни дать ни взять грязные потеки на физиономии голоштанника, – спускалось существо, бывшее когда-то Паданом Фейном.
Черные небеса. Буря. Ему это нравилось, хотя он ненавидел того, кто стал причиной бури.
В нем не осталось – и не могло остаться – ничего, кроме ненависти. Ненависть означала, что он еще жив. Одно-единственное чувство, всепоглощающее, волнующее, теплое и прекрасное. Исступленная ненависть. Просто чудесно. Буря придавала ему сил, и с каждым шагом он приближался к своей цели. Ал’Тор должен умереть. Умереть от его руки. А после него, пожалуй, Темный. Просто чудесно…
Существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, ощупало ребристый узор из тонкой золотой проволоки, что обвивала рукоять великолепного кинжала, увенчанную крупным рубином. Обнаженное оружие стиснуто
