жить здесь?
– О да, я так влюбилась в Париж! Сначала жила у моей бабушки… К сожалению, она умерла не так давно. Представляете, она была коммунаркой! Самой настоящей, сражалась на баррикадах…
– Вы знаете, и мой отец выражал сочувствие коммунистам. И даже… не разрешил мне присоединиться к Гитлерюгенду…
– А сейчас?
– А сейчас он просто молчит. Времена изменились. Но я уверен, что он остался верен своим идеалам.
– Вы член нацистской партии? – неожиданно спросила она.
– Нет, – он улыбнулся, встретив её тревожный взгляд. – Наоборот, дрался однажды со штурмовиками… Совсем ещё мальчишкой… Вернулся домой с синяками. Отец похвалил меня.
– А потом?
– Призвали в Люфтваффе. Летать я мечтал всегда…
– Так вы лётчик?
– Получил «крылья» в этом году. Не успел даже пошить парадный мундир. Дали короткий отпуск – и вот я здесь… Хотелось увидеть Париж.
Наконец, они узнали имена друг у друга. Её имя идеально подходило ей, и он сразу полюбил его – Ани. Безденежье заставило устроиться девушку певицей в кабаре, где пригодились также навыки танцовщицы, полученные ей в школе танцев в Шони́.
– Хотите посмотреть, как я танцую? – спросила она, окончив рассказ о себе. – Сегодня вечером я выступаю.
– Хочу. Очень. – Гюнтер смотрел на девушку уже влюблёнными глазами.
Прошло столько лет! А каким счастьем, радостью, надеждой до сих пор сияет в памяти тот июньский день, который перевернул весь его мир!
Я налил ещё по рюмке и не спеша доедал бифштекс.
– Я был лётчиком… – наконец произнёс старый немец.
– На Восточном фронте? – вырвалось у меня от нетерпения услышать воспоминания живого свидетеля далёкой войны.
– Да. Но до этого была Франция…
Он снова замолчал.
– Франция… – повторил он, словно пробуждаясь ото сна. – Наша армия была молодой, неудержимой. Мы стремительно продвигались вглубь страны. Ночью вели бомбардировку, а затем наша пехота шла в атаку – много шума, взрывов, огня… Это была настоящая война.
Старик вздохнул. Чувствовалось, как трудно ему даются воспоминания.
– Тогда я осознал, что война – это не только героизм и победы. Это также поступки, которые убивают душу. Я стал осознавать, что война – не игра, о которой мы мечтали в своей юности.
Вдруг он замолчал. Молча взял рюмку и опрокинул в рот. Выпил и я.
– Потом приказали бомбить Париж… – Гюнтер взглянул на меня, и в его глазах замерцала влага искреннего сожаления. – Париж, в котором жила моя любимая женщина!
Холодок пробежал по моей спине. Я ждал продолжения рассказа, но мой собеседник снова замолк, словно переносясь в своё прошлое, полное горечи и потерь.
Гюнтер видел город – Париж, величественный и невинный.
