выматывающая. Стоишь в очереди – и стой. Когда подойдет время, отдаёшь свое место клиенту, и всё.
Хорошо, когда подкидывают очередь в приемную районной Канцелярии или, например, подать бумаги на рассмотрение в Малое Исполнительное управление. Там тепло и можно присесть на сколоченные для посетителей лавки. Совсем другое дело мировой судья. Платят меньше и стоять в очереди, мучения одни.
– Куда прешься, старик! – крикнул молодой лохматый кучер в лихо заломленной кепке и замахнулся кнутом.
Кузьма отпрянул, увернулся от новенькой брички, раскрашенной по бортам большими белыми цветами. Посмотрел вслед и сплюнул.
“Не всё так плохо. Восемь рублей – это хорошо, – подумал Кузьма. – Куплю табаку”.
– “Лучше купи револьвер,” – сказал ему в голове знакомый голос.
– “Зачем?” – возмутился второй.
– “Стрелять?” – удивился первый.
– “Револьвер стоит дороже восьми рублей”.
– “Купи револьвер”, – настаивал первый.
Кузьма обогнул монаха в белой одежде, который гнусаво бубнил одно и то же:
– Церковь Очищения. Спасите себя от грехов. Будьте чисты в посмертии и раю. Церковь Очищения. Спасите себя от грехов. Будьте чисты…
Прохожие не обращали на него внимания, и монах скрипел одно и то же словно поломанный патефон.
Кузьма свернул в темный переулок, потом с трудом протиснулся в дыру в зеленом заборе. Прохромал мимо темных подъездов. Распугал котов и выбрался на другую улицу. Тут было чуть светлее. На противоположной стороне рядом с вывеской “Уголь и Лёд” был вход в бакалейную лавку. Облокачиваясь на перила, Кузьма с некоторым трудом поднялся по лестнице.
Внутри было светло и сухо. Покупателей в лавке не было, а за прилавком скучала старшая дочка хозяйки.
– Здравствуйте, дядь Кузьма, – приветливо улыбнулась она.
Старик кивнул, достал сегодняшний заработок, сначала посмотрел на него, потом стал разглядывать товары. Крупа, консервы рыбные, консервы овощные, мыло, а вот и то, что надо: табак мануфактуры “Звезда”, три рубля пачка.
– Бутылку портвейна, табаку и…
– “Револьвер”.
– … и чая.
Девушка наклонилась, потянувшись за пачкой.
– “Красивая”.
– “Волосы у нее красивые, – вторил ему второй голос. – И пахнет хорошо”.
– Как у тебя дела? – спросил девушку Кузьма Афанасьевич.
– Да какие у меня дела, – беззаботно ответила она, выкладывая табак и насыпая чай в бумажный кулёк. – Мамахен вот не отпускает. Говорит, в лавке надо работать. А я не хочу в лавке.
– А кем?
– Белошвейкой хочу. Буду ходить такая, в кружевах. А не вот в этом, – она презрительно показала на коричневое платье, которое было надето на ней.
– Понятно. Жениха себе уже присмотрела? – решил поинтересоваться Кузьма Афанасьевич.
Девушка громко фыркнула.
– Ну какие у нас тут женихи? Дураки одни. Тоже скажете, – щеки ее слегка покраснели. – Дядь Кузьма, подожди. Сейчас, – девушка занырнула под прилавок и вытащила оттуда пакет с крупой. – Возьмите.
– Не стоит, дочка. Мать заругает.
– Берите, берите, ничего она не заметит.
– Спасибо, – сказал он, засовывая бутылку в нагрудный карман.
Вышел на улицу, поежился от осенней прохлады, прижал к груди пакет с крупой и похромал дальше. Один из фонарей был сломан, и старик умудрился наступить в огромную лужу. Ботинок захлюпал, сразу стало зябко.
– “Не нравятся мне они”.
Впереди стояло несколько темных фигур. Кузьма продолжал свой путь, забирая левее, чтобы обойти компанию. Проходя мимо них, старик сгорбился и опустил глаза, разглядывая мостовую. Компания громко засмеялась.
– “Свиньи”.
Сзади раздался шорох, и что-то сильно ударило его в спину. Падая, Кузьма попытался выставить руки вперед, но не успел. Мокрая мостовая пахла грязью и лошадьми. Кто-то сильно пнул его по боку, Кузьма сжался. Еще удар, и еще один. Раскаты противного хохота.
– Оставь его, Эдгар, – раздалось сверху. – Еще ботинки испачкаешь.
Снова хохот.
– “Врежь ему! Чтобы на морде отпечатался понедельник!”
Удаляющиеся шаги. Кузьма Афанасьевич медленно поднялся. Болела спина. Тёмные фигуры скрылись в сумраке ночи.
