стола, освещенного небольшой лампой, сидел отец, с улыбкой подымавший бледное лицо при звуке шагов дочери. Он брал перо, неутомимо скользившее весь день по бумаге, в левую руку, а правой привлекал к себе дочь и целовал ее в лоб. Мать, сидевшая возле него с рабочей корзинкой в ногах, приветствовала дочь нежной улыбкой и указывала на домашние туфли Елизаветы, заботливо принесенные ею в теплую комнату. В горячей печной трубе пеклись яблоки, а в уютном уголке возле печки, на деревянном столе шипел чайник. Синее пламя спиртовки освещало целый полк оловянных солдатиков, расставленных шестилетним Эрнстом, единственным братом Елизаветы.
Девушка должна была взобраться на четвертый этаж, чтобы достичь узкого темного коридора, ведущего в квартиру ее родителей. Здесь она, сняв шляпу, достала из-под пальто новую детскую шапку, надела ее и в таком виде вошла в комнату, где маленький Эрнст с криком радости бросился ей навстречу.
Сегодня темный уголок у печки был ярко освещен, а на письменном столе было темно. Отец сидел на диване, обняв жену. На их лицах было какое-то необычное выражение, глаза матери были заплаканы, но Елизавета увидела, что это слезы радости. Она с изумлением остановилась в дверях: удивленное лицо и съехавшая набок шапка, вероятно, придавали ей очень комичный вид, так как родители громко расхохотались. Елизавета присоединилась к ним и надела шапку на темные локоны маленького брата.
– На, голубчик, – сказала она, нежно взяв личико мальчика обеими руками и целуя его, – это тебе. Мамочке я тоже кое-что принесла, – с радостной улыбкой продолжала Елизавета, положив на руку матери четыре новеньких талера. – Сегодня я получила свое первое жалованье в институте.
– Ну, что ты! – сказала мать молодой девушке, привлекая ее к себе. – Прошлогодняя шапка Эрнста еще совсем прилична, а тебе самой нужны теплые перчатки.
– Мне, мама? Пощупай мои руки, я только что с улицы, а они совсем теплые, как будто грелись у печки. Нет, это было бы излишней роскошью. Наш мальчик так вырос с прошлого года, а его шапка осталась того же размера, и потому этот расход был в данный момент самым необходимым.
– Ах ты, милая, хорошая Эльза! – с восхищением воскликнул мальчуган. – Такой чудной шапочки нет даже у маленького барона с первого этажа. Я ее надену, когда пойду на охоту, правда, папа?
– На охоту? – рассмеялась Елизавета. – Уж не собираешься ли ты стрелять по несчастным воробьям в парке?
– Не угадала, Эльза, – возликовал мальчик и серьезно добавил: – В парке мне этого не позволили бы. Нет, в лесу, в настоящем лесу, где оленей и зайцев не перечесть, так что, когда захочешь застрелить одного из них, даже целиться не надо.
– Я очень хочу знать, как отнесся бы дядя к подобному взгляду на этих благородных животных, – с улыбкой проговорил отец и, взяв со стола письмо, подал его Эльзе со словами: – Прочти его, милое дитя. Это от «лесного» дяди, как ты его называешь, из Тюрингии.
Елизавета пробежала глазами несколько
