из дома, я увидела совсем не то, что представилось натренированному на боевиках и детективах воображению. Пёсик, похожий на лайку, блаженно растянулся в траве, подставляя живот и грудь присевшему на корточки московскому гостю. Глебов почёсывал светлую шерсть с не менее довольным видом. Рядом стояла низенькая полная женщина в полосатой блузке, выцветшей длинной юбке и в повязанном по-комсомольски платочке. Она прикрыла ладонью глаза, словно козырьком, и с улыбкой посмотрела на меня:
– Вот она, наша красавица!
Так уж и «наша»… Я хмыкнула, спустилась по ступенькам и подала руку:
– Вы тётя Фрося? Я – Мари.
Ладонь у неё была крепкая, шершавая, с мозолями у основания пальцев. Селянка – лет пятидесяти навскидку – обаятельно улыбнулась, сверкнув коронками с якобы золотым покрытием, и довольно заметила:
– Мари… так-то привычнее.
Ей привычнее было бы Маша, кончено – на деревенский, а не французский манер. Однако я ненавидела такое обращение, как собственно и Мария, ведь по паспорту я – Марья. Родители выпендрились, а ребёнку мучайся всю жизнь.
Ой! Какой паспорт? Вспомнив нравоучения Глебова, я покосилась на него. Запалилась? Мой тюремщик сохранял спокойствие.
– Спасибо, тётя Фрося, – сказал он, поднимая с земли корзинку с бидоном и кульками, – поручаю девушку вашим заботам. Позже поболтаете, а сейчас позвольте нам переговорить. Мне в город надо возвращаться.
– Да-да! Конечно-конечно! – Женщина свистнула пёсику, назвав его проказником, и поплыла к распахнутым воротам.
– Предлагаю перекусить с дороги, – сказал Глебов, заходя в дом.
– Умывальник на улице? – ехидно поинтересовалась я.
– Под лестницей дверь. За ней душ и туалет. Умывальник тоже имеется.
Оставив корзину с яствами на пороге комнаты, Глеб Матвеевич соизволил проводить меня к удобствам. Под лестницей ему пришлось наклониться, я прошла так – мои метр семьдесят вполне позволяли. Внутри обнаружилось небольшое помещение с белыми кафельными стенами и плиточным полом. Узкое окно без штор и жалюзи смотрело в сад, рядом с окном притулились вполне современный унитаз и крошечная раковина. В противоположном углу была душевая кабина с глубоким поддоном и колонна ОГВ. Сопровождающий показал мне как пользоваться, посоветовал на ночь выключать газ. Ну, и когда буду надолго уходить.
– Куда тут ходить-то, – буркнула я себе под нос, тщательно намыливая руки.
Глебов съел четыре принесённых соседкой пирога, выпил козьего молока и попутно объяснил мне, как путать следы и морочить голову отцовским недоброжелателям. Звонить можно было только в крайнем случае. В контакты телефона Глеб Матвеевич забил четыре номера: свой неофициальный, оформленный на недееспособную родственницу, фельдшерского пункта из более крупного села неподалёку, тёти Фроси – но до неё проще добежать, чем дозвониться, и ещё один, которым пользоваться не рекомендовалось даже в крайнем случае.
– Чей он? – я поморщилась, не понимая, зачем тогда нужен
