своим появлением он обязан супруге Петра, Екатерине Алексеевне. Пётр, озабоченный строительством Кронштадтской крепости, которая должна была защищать возводимый Петербург от вторжения неприятеля с моря, часто посещал остров Котлин. И так как поездки совершались морем, что представляло, особенно в бурную осеннюю непогоду, постоянную опасность, то Екатерина будто бы уговорила Петра построить на берегу Финского залива, напротив острова, заезжий дом, или путевой дворец, где можно было бы переждать ненастье. Такие «попутные светлицы» якобы стояли на краю Фабричного канала, напротив первоначальной Знаменской церкви. По преданию, Пётр Великий, бывая впоследствии в Петергофе, посещал эту церковь и даже пел на клиросе. Место для возведения «попутных светлиц» на возвышенности между старинными чухонскими деревушками Похиоки и Кусоя Пётр, говорят, выбрал лично. Если верить преданиям, здесь же им была устроена и «алмазная мельница», которая, правда, вскоре сгорела. Вероятно, вместе с мельницей сгорела и первая деревянная Знаменская церковь, отстроенная заново уже при императрице Елизавете Петровне.
Годом основания Петергофа принято считать 1714-й, когда на самой кромке залива царь заложил так называемые Малые палаты, или Монплезир, хотя мысль о строительстве Петергофа появилась задолго до этого. В одном из документов того времени можно прочитать, что «26 мая 1710 года царское величество изволило рассматривать место сада и плотины грота и фонтанов Петергофскому строению». Речь шла о будущем Петергофе, парадной загородной резиденции, которую начали возводить восточнее всех первоначальных «попутных светлиц».
До окончания Северной войны оставалось ещё целых десять лет, но Россия так прочно врастала в топкие балтийские берега, что могла себе позволить политическую демонстрацию. В самом деле. Мы знаем, что строительство Петербурга и Кронштадта в значительной степени определялось условиями военного времени, соображениями тактического и стратегического характера. Тогда чем, как не яркой и убедительной декларацией воинской мощи, экономического могущества и политической зрелости, можно объяснить появление в разгар войны загородной резиденции с весёлыми и дерзкими затеями, радостными забавами и праздничными водяными шутихами?
Пётр сам принимал участие в планировке и строительстве Петергофа, ещё в первые годы XIX века местные жители знавали столетнего старика, чухонца из деревни Ольховка, что вблизи Ропши, который не раз видел царя, неоднократно бывал с ним на работах по строительству водовода для фонтанов Верхнего сада и Нижнего парка Петергофа. Он носил за Петром межевые шесты, когда тот, нередко по колено в болоте, «вымерял землю для своего Петергофа». Старый чухонец хранил как святыню серебряный рубль, пожалованный ему государем за работу. Правда, как утверждает Пыляев, Таицкий водовод, о котором, скорее всего, речь идёт в предыдущей легенде, проведён на средства Демидова, владевшего в то время мызой Тайцы. Но Пыляев же и опровергает эту легенду, указывая, что в дворцовых документах обозначены расходы на проведение водовода.
