лангуста мало того что не вызывают у меня здорового интереса, они еще и мало напоминают то, что в учебнике показано на схеме «Внутреннее строение ракообразного» разными цветами. Пищеварительная, кровеносная, нервная, сами понимаете. Но на картинке одно, а тут, в жизни, передо мной какая-то гомогенная кровавая каша. Креветка и крабик подверглись той же экзекуции вслед за лангустом, но похожи на схему оказались не более чем героически почивший ранее коллега. «Черт-те что, ни рожна тут не видно», – подытожил дядя Витя, на том урок и закончился. Можно добавить клише: этот урок я запомнил на всю жизнь. Это правда.
СЛОВА И ВЕЩИ
На первый взгляд слова можно определить через их произвольный или коллективный характер.
Вьетнамского языка никто из наших не знал, и даже в голову никому не приходило его специально учить. Чай не вьетнамисты-профессионалы. Не помню, чтобы кто-то пользовался разговорником, хотя разговорники мне в руки попадались. Максимум – обиходные фразы, «синь тяу – там бьет», не более того. Ну, счет. Такой синдром белого человека, комплекс превосходства колониста. В центре Сайгона многие вьетнамцы говорили по-русски, причем вполне сносно, а некоторые так и вовсе превосходно, потому что в свое время закончили как минимум «Лумумбарий», а то и МГУ. Соцлагерь как-никак. Поэтому никто из наших языка толком не знал. Да и как это вообще возможно? Как быть с непроизносимым мяуканьем, в котором аж целых шесть неразличимых нормальным человеком на слух напевных тонов? Про орфографию я вообще молчу – это рекордная дичь с таким количеством диакритики, что мама не горюй. Спасибо французам, постарались от души. Повторяю вопрос: что делать в такой ситуации? Правильно, разумеется, изобретать свои, понятные и запоминающиеся названия, топонимы и проч. Так, центральные улицы у нас назывались, к примеру: Соломенная, Серебряная, Американка. Вроде бы неплохо, запоминается. На Американке продавались, понятное дело, американские колониальные товары и прочие военные трофеи (по всей вероятности – сам я этого уже не застал, улица изменилась, но название приросло), Серебряная – потому что на ней торговали украшениями из дешевого серебра, причем именно на этой улице торговки особенно прекрасно говорили по-русски. Но почему Соломенная? Корзинками торговали? Что-то не припомню. В любом случае, я старался запоминать местные топонимы. Улицы: Лелой, Ле Зуан, Дьен Бьен Фу, Нгуен Тхи Минь Кай… Центральный рынок – «Бен Тхань» – я тоже сразу запомнил и осуждал взрослых за их упрямую тупость: все именовали его не иначе как «Сайгон-базар». Да и вообще, почему Сайгон (с неизменным дериватом «Сайгонск»), когда он уже давно официально Хошимин? Это же все равно что сейчас Питер называть Ленинградом. Ну не знаю. Потому что звучит красиво, наверное, и к тому же ассоциируется с известным кафе питерских/ленинградских неформалов. Ладно улицы, но даже блюдо вьетнамской кухни, известное теперь всем любителям нынешних
