с чего начать.
– Просто покажем ей фотографии, – предложила я, – и послушаем, что она скажет.
– Привет, Эдвард, – улыбнулась нам дежурная медсестра. – Она все еще играет, благослови ее Господь.
До нас донеслись звуки пианино. Бабушка резво наигрывала I'm Looking Over a Four-Leaf Clover[4] и пела от всего сердца.
– Попробуйте оторвать ее пальцы от клавиш, – хохотнула медсестра, жестом приглашая нас следовать за ней. – Она бы всю ночь играла, если бы мы ей разрешили.
– Она это дело любит, – согласился папа.
Мы прошли мимо пустых инвалидных колясок у стены и тихо скользнули в общую комнату. Не хотелось прерывать бабушку посреди песни, поэтому мы встали сзади нее. Некоторые старики сидели в инвалидных креслах, наклонившись вперед. Их ноги были укрыты пледами, а невидящие взгляды – устремлены в пол. Другие расположились на диванах, хлопали в ладоши и подпевали. Пианино стояло в углу – время от времени бабушка посматривала на слушателей, оглядываясь через плечо.
Для своих девяноста шести лет она была весьма неплохой исполнительницей – очень скоро я поймала себя на том, что хлопаю и пою вместе со всеми. Закончив играть, бабушка повернулась на банкетке и заметила нас. Ее глаза загорелись.
– Смотрите! – Она указала на меня. – Моя прекрасная внучка приехала.
Слушатели посмотрели на меня. Я помахала старикам, смутившись из-за того, что оказалась в центре внимания.
– Я сыграю еще одну? – спросила бабушка.
– Конечно, – кивнул папа, будто напрочь забыв о ее неподтвержденном романе с нацистским военным преступником. Бабушка, с ее вьющимися седыми волосами, теплой улыбкой и добрыми глазами, казалась милейшей женщиной на свете, не способной даже помыслить о чем-то недостойном.
Она задумчиво уставилась на клавиши пианино, решая, что играть дальше.
– Сыграйте Tea for Two[5]! – крикнула медсестра в дверях.
– Одна из моих любимых, – согласилась бабушка.
Она начала играть. Медсестра отбила короткую чечетку и, поклонившись, усеменила прочь.
Бабушка прощалась с каждым стариком лично – мне казалось, нам пришлось ждать ее целую вечность. Наконец я помогла ей сесть в машину, и мы двинулись в сторону дома. По дороге мы с папой обменялись встревоженными взглядами – нас совершенно не радовал грядущий разговор.
– Уже четыре часа? – спросила бабушка, едва мы вошли в прихожую. Я помогла ей снять шерстяное пальто и шарф и повесила их на вешалку. – По субботам в четыре я пью джин-тоник, – сказала она.
Я улыбнулась. Эта привычка водилась за ней, сколько я себя помнила.
– Знаю, бабуль. Иди посиди в гостиной, а я тебе все принесу.
Она потрепала меня по щеке:
– До чего же ты милая! И какая хорошенькая! Умница, что приехала. Очень скучала по тебе.
– Мне тоже тебя не хватало. – Я взяла бабушку за руку и поцеловала
«Я смотрю на четырехлистный клевер» – песня 1927 года, исполненная Ником Лукасом.
«Чай на двоих» – песня из американского мюзикла «Нет, нет, Нанетт».
