как хрупкое счастье,Ты стал его временной частью,
Которую не повторить.
«Пусть будет лето и жара…»
Пусть будет лето и жара,
Медовый зной, душистый воздух,
И ослепительные звезды,
И сосен теплая кора.
Пчелиный гул, сверчковый плач,
Вишневый сок, трава по пояс,
Я все пытаюсь, успокоясь,
Несопряженное сопрячь.
Июль, зачатый по любви,
Врастет в податливую почву
И затаится в паре строчек
Понятной истиной земли.
Я застываю где-то меж
Ветров и солнца. Вижу сцену,
Венок, который не надену,
И потолок, сдавивший стены,
И клетку собственных надежд.
«Бывает это так, хоть плачь…»
Бывает это так, хоть плачь,
Приходит женщина-палач,
И косо смотрит хмурый врач,
И в карточке строчит.
Она казнит, предвидя ад,
Ведь и ее сейчас казнят,
Пронзают стрелки циферблат,
Безмолвие кричит.
И грех она несет одна,
Печаль как будто не видна,
Твоя вина – плати сполна,
Плевать на сто причин.
Вопрос простой, пустой, ничей:
Кто превращает в палачей?
Им не до этих мелочей,
Молчат… и ты молчи.
«Я пишу тебе. В сумраке комнаты…»
Я пишу тебе. В сумраке комнаты
На обоях тюльпаны цветут,
Стул скрипит, занавески задернуты,
И часы не идут.
Знаешь, здесь ничего не меняется,
Дом стоит, небо в лужах дрожит,
Со стабильной тоской начисляются
Коммунальные платежи.
Я ребенка веду в поликлинику,
Отдаю свои шпильки в ремонт,
Приближаясь беззвучно к полтиннику,
Брат по-прежнему пьет.
Мамы нет. И дыра не латается,
Слезы душат, но делаю вдох,
Только в спальне еще сохраняется
Нежный запах духов.
Может, так бы меня не корежило,
Не рвало на лоскутную ткань,
Если б наше дворовое прошлое
Не сдавило гортань.
Я люблю тебя. Годы – минутою,
Ты взлетел высоко – не достать,
Скоро сорок, а все еще глупая…
Можешь не отвечать.
«Хрустальный мир, до боли хрупкий…»
Хрустальный мир, до боли хрупкий,
Зима рисует от руки,
Твои глаза и незабудки,
Холодный ключ в кармане куртки
И сброшенные каблуки.
Твое лицо и белый север,
Непостижимый,
