глядя на меня, повторил дядя, и я почувствовала себя странно, однако спорить не стала.
И если я носила эту фамилию шестнадцать лет, то ты, подружка, не сможешь проносить ее и шестнадцати дней, что бы ты там ни пела про любовь, подмигнула я Алене, с трудом сохраняя спокойствие.
Можешь думать что угодно.
Для моего дяди ты – никто, продолжала я, точно зная, куда бить. – Прости, что не говорила раньше – пыталась быть хорошей подругой и берегла тебя, но сейчас, думаю, самое время для правды. Ни на что не надейся. Ты – не больше, чем личная игрушка. Таким, как ты, не войти в семью. Реутовы не выносят жалких.
Именно поэтому ты больше не Реутова? – отбила выпад Алена, но я чувствовала, что она на пределе.
Возможно, весело откликнулась я. – Слушай, а вдруг я не права? Может быть, с тобой все будет иначе? Дядя, вы правда любите ее? Если скажете, что да, я извинюсь. Ошибки я признавать умею. Ой, Алена, что-то дядя Тим молчит. Кажется, плевать он на тебя хотел. Но не переживай, своим игрушкам Реутовы часто кидают подачки. Может быть, завтра тебе подарят колье, а послезавтра отправят загорать на Карибские острова.
Закрой свой грязный рот! не сдержалась Алена, и это была ее ошибка. – Как ты мне надоела за все эти годы, заносчивая дрянь!
Успокойся, велел вдруг Тимофей, убирая ее руки со своей шеи. Кажется, наша перепалка ему наскучила.
Что?.. – не сразу поняла Алена.
Встань и успокойся, повторил он, и она послушно слезла с его колен.
Что ты хотела? Говори и уходи. – В голосе Тимофея не было особой теплоты.
Я просто соскучилась, тихо ответила Алена. Ее взгляд на мгновение стал затуманенным – такой бывает только у безнадежно влюбленных. Где-то в глубине моего сердца проскользнула жалость. Мне вдруг стало ясно, что Алена любит дядю Тима. Действительно любит. А вот она для него всего лишь дорогая кукла.
Я же сказал не беспокоить меня такими глупостями. Иди. Мы разговариваем.
Алена с ненавистью глянула на меня, но тотчас опустила голову и покинула зимний сад. А мы снова остались вдвоем – я и мой холодный, безжалостный дядя.
Не играйте с ней, хриплым, моментально изменившимся голосом сказала я. Алена действительно вас любит.
Она тебя предала, а ты ее защищаешь, спокойно заметил дядя. – Ты меня удивляешь, Настя.
Я защищаю память о моей дружбе, ответила я устало, глядя на закатное небо.
Благородная. Знаешь, что на поле боя благородные умирают первыми? – спросил дядя.
Зато с достоинством, парировала я.
Какое-то время мы опять помолчали.
Я не собирался прикрываться тобой, как щитом. Я хотел спасти артефакт, вдруг сказал дядя. – Можешь обвинить меня в чем угодно, но я не трус.
Как скажете, пожала я плечами. – Мне все равно.
Это была ложь. Я не хотела быть живым щитом для родного дяди. Я хотела, чтобы ко мне относились как к племяннице, а не как к вещи.
Спасибо
