люди, семья из четырёх человек: мама, папа и двое сыновей примерно моего возраста. Меня уложили в комнате мальчишек, мы немного пошалили, посмеялись, а потом мальчики заснули, а у меня наступила первая бессонная ночь. Мне было не страшно, но очень и очень тревожно. Я лежала в темноте на раскладушке, слушала бой больших часов за стеной и боялась за папу. На следующее утро соседка отвела меня в детский сад, вручив с собой целый пакет мытой черешни. В то время это была неслыханная щедрость, черешня была дорогая и продавалась на рынке по шесть рублей кило, и я вдруг поняла, что тётя Оля меня жалеет, а значит, случилось что-то очень страшное.
А вечером за мной в детский сад пришла мама и увезла меня на всё лето в Москву к бабушке Вере. Там мы прожили до конца августа вместе с бабушкой и её вторым мужем, которого я называла дед, хотя никаким дедом он мне не был. О том, что случилось тем июньским вечером, мне никто не говорил, но в доме не умолкали разговоры среди родственников и знакомых, и поэтому я со временем поняла, какие ужасные события произошли, когда папа не вернулся. В тот день он на работе получил аванс и пошёл с другом в кафе пропустить по рюмочке. Когда они уже собирались попрощаться и разойтись по домам, у них случилась перепалка с какой-то компанией. Что это была за компания, кто были эти люди и что они не поделили, я так и не поняла, но узнала, что произошла серьёзная драка и папу сильно ударили сзади по голове. Он упал и потерял сознание, все разбежались, а папе прохожие вызвали скорую, которая и отвезла его в Мытищинскую ЦРБ. Я тогда знала лишь о том, что папа в больнице, что он без сознания и к нему не пускают. В доме было тревожно, разговоры о папином тяжёлом состоянии не умолкали, а также без конца обсуждали следствие, поиск преступников и папиного друга-свидетеля, который молчал и ничего следствию толком пояснить не мог, потому что ему пригрозили. Через месяц, не приходя в сознание, папа умер. Мне тогда ничего не сказали и на похороны не взяли. Меня оставили с двоюродной сестрой Людкой, которая была меня старше на четыре года, ей было уже одиннадцать, и в тот день она была со мной необычно нежной и ласковой. Я не знала, что папу хоронят, только сильно удивилась, что Людка чересчур добренькая, это было совершенно на неё не похоже. Со временем разговоры постепенно затихли, и все были как будто придавлены горем. Мне было семь лет, я была уже не маленькая и, конечно, подозревала, что случилось страшное. А когда мы с мамой как-то вечером ехали в троллейбусе, я вдруг совершенно неожиданно и резко повернулась к ней и спросила скорее утвердительно:
– Мам, а папа умер?
Мама лишь вздохнула и сказала:
– А что поделаешь?
Я заплакала, выскочила из троллейбуса и бросилась бежать. Я бежала не куда-то и не к кому-то, это ноги мои бежали сами, и я неслась со своим горем, которое обрушилось на меня невероятной тяжестью для моих неполных семи лет, сама не знаю куда.
После того как мне наконец сказали правду, разговоры возобновились, но
