знал когда-то, а потом не видел много много лет и считал исчезнувшим с лица земли, были несравненные. Будто заново родился. Хотя, это так и есть… Родился же? Не совсем, конечно, младенцем, но оно и лучше. Есть задел – возраста подросткового и мягкого. Лепи из тела что хошь…
Вернувшись, я плотно затворил двери. Вместо доводчиков в СССР ставили пружины или резинки, но здесь ничего подобного не было предусмотрено. Потому дверь нужно было вручную прикрывать.
– Ха! Ты был прав, запеканку подают!
Шмель, облизав губы, чуть не свернул голову, провожая одного из пионеров, уже усевшегося за стол. У него стояла тарелка молочного супа, стакан молока и творожная запеканка.
Я отрывисто кивнул, но промолчал. Не испытывал особой радости от надобности дружить с пацанами, по возрасту годившимися мне во внуки. Но теперешний возраст, скажем так, обязывал это делать, чтобы не особо выбиваться. Если это реальный СССР (а в этом я был уверен уже процентов этак на девяносто восем) то мое происхождение следует тщательно скрывать. Иначе либо в шпионы запишут, либо в фантазеры со всеми вытекающими медицинскими мерами.
Подходя к раздаче, я продолжил оглядываться. Столовую заполняло несколько десятков столов с деревянными столешницами, но на угловатых металлических ножках. Рядом с каждым – по четыре стула с. Когда пионеры отодвигали их от столов, чтобы сесть, раздавался скрежет и грохот, который множило эхо. От того внутри столовой было достаточно шумно. Тут и там пионеры занимали свои места. Обычно на столы заранее накрывали дежурные отряды и на раздаче никто не толпился, но сегодня малость не успели и все наверстывалось походу пьесы.
Раздача, где, несмотря на все усилия Томы, выросла шумная многорукая очередь, производилась у противоположной стены. Впрочем, очередь быстро таяла. Молочный суп и кипяченое молоко черпались из больших алюминиевых кастрюль с надписями «молоко» и «суп», нанесенными темно-красной краской.
Я по привычке начал искать поднос, но он не был предусмотрен. Берешь тарелку из стопки, стакан, ложку и становишься в очередь. Так мы и сделали, расположившись со Шмелем посередине нашего отряда.
На раздаче стояла женщина лет чуть за тридцать на вид в халате и косынке белого цвета. Круглое доброе лицо, искренняя улыбка, и отменная фигура из тех, где есть за что подержаться. Прищурившись, я посмотрел на неё внимательнее. Как это так? Почему мне её лицо кажется вдруг знакомым, ведь я никого здесь не знаю? Даже сердце вдруг забилось быстрее. Но, приглядевшись, я быстро смекнул, что это не кто иная, как мать Сени. Толстяк был похож на нее едва ли не один в один.
Она ловко черпала половником суп, наливая до сгибчика в тарелки пионеров. Рядом с кастрюлями лежал большой круглый противень с запеканкой, аккуратно порезанной на порции.
Работала повар быстро, потому что ей помогали два помощника – мальчик и девочка. Дежурные, удостоенные чести в первый день помогать в столовой. Эти роли, видимо, были распределены, пока я торчал в медпункте, получая свой марлевый
