бездомными кошками…
Кто-то из ближайших Ваниных коллег предложил ему создать макет квартала между Цветным бульваром и Сретенкой.
Это было не так сложно: несколько параллельных переулков, тесно застроенных старенькими трёхэтажными особнячками или доходными домами начала века. Старая Москва – не так уж она была щедра на фасады в этой части города. А если что и было совсем необычного – снесли или само развалилось от старости.
Иван согласился.
И теперь каждый день после работы он отправлялся фотографировать старые подъезды, замысловатые чердачные окошки, балясины балконов, прогнившие лестницы, замшелые мокрые стены, тощие берёзки, проросшие в трещинах эркеров, запылённые гипсовые розетки над окнами и прочие архитектурные излишества. Иван торопился: практически все жилые дома в этом квартале должны были быть выселены и капитально отреставрированы, после чего превращены, скорее всего, в частные и государственные конторы.
В июне 1997 года треть домов уже стояла в строительных лесах; оконные проёмы чернели в отсутствии стёкол, а из открытых настежь подъездов пахло склепом. Раз в сутки с какой-нибудь из стен обязательно отламывался кусок старой штукатурки и глухо брякался об асфальт. Цоколь же как будто сам выплёвывал из-под своей замшелой шкуры по несколько надоевших кирпичей в день.
Старина не хотела соседствовать с новомодными офисами, охраняемыми гипсовыми атлантами, только что грубо отлитыми в недорогой мастерской по соседству. Старина не хотела смотреть на длинную очередь лимузинов, царапающих себе бока при заезде в изящные узкие арки, предназначенные для ухищрений извозчиков конных экипажей. Старина задыхалась в выхлопном смраде Садового кольца. И, наконец, местная старина продавала себя в ближайший антикварный магазин на Сретенку, имея робкую надежду удачно перекочевать в другой район Москвы к новым хозяевам, дабы хоть как-то продлить себе жизнь.
Иван стремился сохранить эту старину на своих фотографиях, но она упорно, день за днём, осыпалась, гнила, отламывалась.
В конце одной из таких прогулок молодой человек оказался в том самом антикварном магазине перед уставшим зеркалом.
Кроме зеркала здесь вообще было море интересных вещей: вазочки и вазы, целый полк медных и латунных самоваров, чёрно-белые фотографии на картонках с позолоченными ободками, монеты, перламутровые пуговицы, книги в кожаных переплётах, сундучки и шкатулки… Была даже круглая двухэтажная гусятница: на верхнем этаже покоился гусь, а на нижний, через специальные изящные желобки, утекал излишний жир (вся конструкция, благодаря своей идеальной обтекаемости и блеску, напомнила Ивану летающую тарелку).
Из-под стекла витрины можно было самостоятельно вынимать стопки потрёпанных открыток.
Дулёвские фарфоровые досочки для сыра, люстры и подсвечники красовались на стеллажах за спинами продавщиц.
