выдвинуто предложение назначить председателем Александра Елисеева. Григорий Петрович явно не показывал, но был безумно горд своим старшим сыном. Оставалось еще Гришу до ума довести.
– Благодарю! Это большая честь! – согласился Александр Григорьевич.
Пока старший сын занимался новой больницей, Григорий Петрович решил привлечь младшего к делам своей Елизаветинской богадельни. Ему не столько была нужна помощь, сколько хотелось вытащить Гришу из депрессии, в которой он пребывал со дня убийства государя.
– Хватит, Гриша, хворать! Просыпайся и поедем в богадельню. Я затеял реконструкцию. Саша занят устройством больницы. Растеряев в отъезде. Да и хлопот у него сейчас полно из-за свадьбы дочери. Помнишь Агриппину? Собралась замуж за аристократа. Не хочется перед дворянами в грязь лицом упасть… Богадельней заняться сейчас плотно некому. Кажется нам с Григорием Сергеевичем, что тамошний приказчик шельмует, – да пока не смекнули, как и где… А в пятницу нас Дурдины на чай зовут, – разбудил Григорий Петрович сына, который в обеденное время все еще лежал в кровати.
Гриша покорно собрался и поехал с отцом в богадельню.
Григорий Петрович мысленно ругал себя, что раньше ему не нравилась пылкость и страстность сына. Теперь же было больно смотреть на потухший взгляд молодого человека. Казалось, ничего ему более не интересно, ничто его более не трогает. Даже яркий цвет его голубых глаз будто потускнел.
– Сынок, ты то бредил, теперь все молчишь… Поговорил бы с отцом… – попытался Григорий Петрович завязать разговор, пока они ехали в экипаже.
– Я просто не понимаю – за что?
– Ты про государя?
– Да, я не понимаю… Столько реформ – образовательная, судебная, земская… отмена крепостного права… разве народ хотел этого убийства?
– А при чем здесь народ?
– Они же народовольцы…
– Гриша, бандиты и душегубы они. Что знают они о народе? Ты посмотри, кто там, – все избалованные дитятки дворян да аристократов. Все от безделья и безнаказанности, сын. Да ежели б они о людях простых думали, разве они б бомбы в них кидали? Посчитай, сколько людей невинных убито ими в попытках умертвить государя. Или их «великая» идея стоит всех жизней, что они отобрали? А мальчик тот, разорванный бомбой? Тщеславие и гордыня – вот что ими движет. Не более. Такие только силу понимают. С ними по-доброму нельзя. От ту дармоедку Засулич пожалели, оправдали, с тех пор все и взяли моду на помазанника Божьего и правительство покушаться. Как этому можно оправдание сыскать? Убить-то легко, а на душе каково?
– Отец, но вы же со своими служащими добры…
– Я строгий, но справедливый, за то и любят. Напрасно никого не обижу, но трутней да воров терпеть не стану. Мигом приструню. Не будь слишком мягким – сомнут, не будь слишком жестким – сломают.
– Где ж сыскать баланс? – задумался Гриша, а потом резко переключился. – А можно я сам
