лихого скакуна. Петя больше переживал, чтоб лошадь не подвела – не споткнулась, не понесла.
Они почти преодолели обстреливаемый участок, когда перед конем Елисеева взорвался снаряд. Лишь одна мысль успела пронестись в Петиной голове – это конец. Лошадь взвилась на дыбы и упала вместе с всадником.
Фельдъегерь, не останавливаясь, ускакал прочь в сопровождении двух солдат из группы.
X
Григорий Григорьевич шел по барачной больнице. Вдруг ему послышалось, что из одной из палат позвали: «Отец!». Он почувствовал приступ паники, расслышав в голосе какие-то родные нотки. Неужели Гуля? Или Петя? Младший сын хоть и был при штабе, но давно не появлялся. Объятый тревогой Гриша поспешил в палату. На каждой кровати лежал стонущий раненый. Елисеев пытался рассмотреть их лица. Но это было невозможно из-за кровавых ран или повязок через всю голову. Стоны сливались в общий гул. По Гришиной спине пробежал холодок. Где все сестры милосердия?
– Сестра! – позвал он: – Кто-нибудь!
Словно услышав его призыв, дверь в палату скрипнула, и в проеме появилась сестра, но не сестра милосердия, а покойная сестра Григория. По обычаю, Елизавета была в ажурном белом платье и фате. Но в этот раз на ней еще был передник и косынка сестры милосердия.
Гриша остолбенел от ужаса. Покойница приближалась, а он не мог двинуться. Елисеев хотел закричать, но не мог произнести ни звука. Ему уже слышался запах гниющей плоти. Сестра протянула к нему руку и почти коснулась.
– Гриша, – нежно позвала она.
Наконец, у Григория прорезался голос, и он закричал во всю мощь своих легких.
Елисеев вскрикнул и проснулся. Перед ним склонилась Вера Федоровна.
– Гриша, проснись! Ты кричал. Опять кошмар?
– Да… боюсь, что-то с Гулей или Петей…
– Это просто сон.
– Нет, не у меня.
***
Вечером за обедом Шура рассказывал популярный в то время анекдот.
– Царские придворные заметили, что наследник престола чуть не каждый день в слезах. Спрашивают его: «Что случилось, Ваше императорское Высочество? Почему вы так часто плачете?» – «Да как же иначе, – отвечает царевич. – Судите сами: когда русских на фронте бьют, папенька плачет, и я вместе с ним. Когда бьют немцев, матушка плачет, и я с нею».
В последнее время Саша летал от счастья. Он чувствовал, что его пролетарская валькирия тоже к нему неравнодушна. Они проводили вместе все больше времени. Зоя стала доверять ему написание лозунгов и речей для выступлений на стачках и забастовках. А это было для нее важнее, чем физическая близость. Абы кого к слоганам, поднимающим пролетарские массы на борьбу, она бы не допустила.
Шура был настолько упоен своей влюбленностью и революционным пылом, что не заметил, что домашние анекдот не оценили. Он будто
