1945 года.
На главной площади Любавичей 1 сентября 1945 года состоялось открытие только что построенного нового здания школы в четыре классные комнаты. Председатель колхоза разрешил мамам опоздать на колхозную работу, но обязательно быть со своими детьми на празднике открытия новой школы. Прибежала и я, хотя мне исполнилось только 6 лет. Некая тётя звонила в большой колокол. Было громко и шумно. Всё меня удивляло! На торжественной волне я вместе с другими детьми вошла в двери ближнего класса. Провела в нём целый урок. После звонка, меня зачаровавшего, вошла в другой класс и так просидела в каждом классе по уроку. Учителя меня не трогали, знали, что я дочь Ульяны Ивановны. Вернувшись «домой» (мы жили уже ещё где-то), всем с радостью сообщила, что я закончила школу! С этого момента зафиксировалось моё «я». Началось формирование моего самосознания, самости. Только об этом тогда я ещё не догадывалась.
Странно, но самые первые мои воспоминания относятся к Тане, моей самой старшей сестре, как её угоняли в Германию. Напомню, это был 1941 год. Отдельные штрихи к «картине»: Таня в чёрном одеянии стоит у окна. Мама подсказала, что это был момент, когда Таня собирала вещи, с которыми немцы приказали явиться в нужное время на главную площадь Любавичей для отправки отобранных отроков в Германию. Помню, как мы убегали от немцев в лес. Много каких-то детей сидит на возу в коровьей упряжке, а корова возьми да «забуксуй» в луже. Затем вижу шалаш в лесу, вдоль него проход, по обе стороны прохода лежат люди ногами к проходу. И вдруг страшный грохот, летит немецкий самолёт, как позже узнала, советские самолёты пока не летали, вместе с этим грохотом появляются несколько мужчин, и все закричали: «Наши, наши!»
Таковы неосознанные картинки предсознательного периода моей жизни, – первые чудные следы моей памяти.
Далее всё идёт с нарастающим большим или меньшим, но смыслом, а чуть позже – и с оценкой.
Зима 1943–1944 годов. В трёх километрах от дотла сожжённых Любавичей деревня Красный Курган, её немцы не сожгли, поскольку в ней не было евреев. В одном из домов жили несколько семей, в том числе и мы с мамой. Каждой семье отводилось ровно столько «жилплощади» на полу, сколько занимали какие-то расстеленные тряпки, заменявшие постель для всей семьи. Утром тряпки собирались в кучу, на освобождённом месте ели, если было что есть, чаще не было, т. е. на этих метрах продолжалась дневная жизнь. Я помню, как весь пол был устелен телами живых людей.
Вскоре мы с нашей «постелью» перебрались в Любавичи на квартиру в один из уцелевших домов к Марфе Прилашкевич. В доме располагалась почта, жила Марфа с детьми-сиротами, и наша сиротская семья. На кухне нам кто-то соорудил нары, те же 2×2 кв. м, но поднятые над полом. Здесь мы ночью на этих метрах спали, днём на них ели, сидели. Школа начала работать. Двое из нас продолжили учёбу, начатую ещё до войны. Готовили школьные задания на этих нарах, на них же лежало всё необходимое для работы мамы. Но это был настоящий дом, руки и ноги в нём
