усмехнувшись, – чай, не заседатель, а так ездим по своим делишкам.
– А, так вы покупщик! Как же жаль, право, что я продала мёд купцам так дёшево, а вот ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.
– А вот мёду и не купил бы.
– Что ж другое? Разве пеньку? Да, вить, и пеньки у меня теперь маловато: полпуда всего.
– Нет, матушка, другого рода товарец: скажите, у вас умирали крестьяне?
– Ох, батюшка, осьмнадцать человек! – сказала старуха, вздохнувши. – И умер такой всё славный народ, всё работники. После того, правда, народилось, да что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал – подать, говорит, уплачивать с души. Народ мёртвый, а плати, как за живого. На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
– Разве у вас был пожар, матушка?
– Бог приберёг от такой беды, пожар бы ещё хуже; сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, только синий огонёк пошёл от него, весь истлел, истлел и почернел, как уголь, а такой был преискусный кузнец! и теперь мне выехать не на чем: некому лошадей подковать.
– На всё воля божья, матушка! – сказал Чичиков, вздохнувши, – против мудрости божией ничего нельзя сказать… Уступите-ка их мне, Настасья Петровна?
– Кого, батюшка?
– Да вот этих-то всех, что умерли.
– Да как же уступить их?
– Да так просто. Или, пожалуй, продайте. Я вам за них дам деньги.
– Да как же? Я, право, в толк-то не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?
Чичиков увидел, что старуха хватила далеко и что необходимо ей нужно растолковать, в чём дело. В немногих словах объяснил он ей, что перевод или покупка будет значиться только на бумаге и души будут прописаны как бы живые.
– Да на что ж они тебе? – сказала старуха, выпучив на него глаза.
– Это уж моё дело.
– Да ведь они ж мёртвые.
– Да кто же говорит, что они живые? Потому-то и в убыток вам, что мёртвые: вы за них платите, а теперь я вас избавлю от хлопот и платежа. Понимаете? Да не только избавлю, да ещё сверх того дам вам пятнадцать рублей. Ну, теперь ясно?
– Право, не знаю, – произнесла хозяйка с расстановкой. – Ведь я мёртвых никогда ещё не продавала.
– Ещё бы! Это бы скорей походило на диво, если бы вы их кому-нибудь продали. Или вы думаете, что в них есть в самом деле какой-нибудь прок?
– Нет, этого-то я не думаю. Что ж в них за прок, проку никакого нет. Меня только то и затрудняет, что они уже мёртвые.
«Ну, баба, кажется, крепколобая!» – подумал про себя Чичиков.
– Послушайте, матушка. Да вы рассудите только хорошенько: ведь вы разоряетесь, платите за него подать, как за живого…
– Ох, отец мой, и не говори об этом! – подхватила помещица. – Ещё третью неделю взнесла больше полутораста. Да заседателя подмаслила.
– Ну, видите, матушка. А теперь
