Так, что саке из его чашечки расплескалось.
– Как тебе трудно жить, Икэтани! Почему бы не насладиться моментальной иллюзией мира?
Вместо ответа я выпустила изо рта струйку дыма. А может, он прав? Может, мы и в самом деле менялись – жестко и неотвратимо – не только последние тридцать лет, а все эти тысячелетия? Но даже понимая рациональный подход Ямамото, я все равно пыталась ухватиться за что-нибудь понадежней. «Как ребенок, честное слово!» – отругала я себя. Зябко поежившись, растерла руками плечи – и опрокинула залпом стакан картофельного сетю́[7] пополам с кипятком.
Ямамото, будто поддразнивая, похлопал меня по спине.
– Не забивай себе голову! – все еще улыбаясь, воскликнул он. – Когда приходишь в луна-парк, разве задумываешься о том, как устроены американские горки или какая сила раскручивает карусель? Расслабься и радуйся жизни, ей-богу!
Его рука на моей спине и крепкая выпивка в горле реально согрели меня.
Во внешности Ямамото было что-то от плюшевого медвежонка. Когда я сказала ему об этом, он печально кивнул:
– О да! Потому и с женщинами не везет…
Я фыркнула. Мой озноб унялся, и большая теплая рука Ямамото оторвалась от моей спины, по-прежнему стискивая сигарету. Облако дыма справа от меня окутывало его с головой, и только длинные ресницы, как крылья бабочек, махали мне из-за белой табачной завесы, когда он смеялся.
А уже в конце недели я узнала, что Ямамото погиб.
Известие об этом застало меня дома. В кои-то веки выдались солнечные выходные, и я затеяла стирку. Но не успела загрузить в машинку наволочки с простынями, как раздалась телефонная трель. Звонила моя младшая коллега.
В ночь с пятницы на субботу Ямамото возвращался домой после пьянки с друзьями студенческих лет, когда его сбила машина. Больших увечий он не получил, но удар по голове оказался фатальным.
– Сегодня вечером его церемония жизни… – сообщили мне в трубке, шмыгая носом. – Ты пойдешь, Икэтани? Вы же, кажется, так дружили…
Что я ответила, чем закончился тот разговор – не помню. Но, кажется, долго еще корчилась на полу с телефоном в руке, изнывая от желания позвонить Ямамото и уточнить у него самого, правда ли, что его больше нет.
Сколько же я так просидела? Сигнал закончившей стирку машинки вывел меня из ступора, и я поднялась на ноги. Рассеянно, как сомнамбула, вытащила из барабана белье, развесила на балконе. Конечно, после такого известия – не самый уместный процесс, но я просто не представляла, чем могла бы заняться еще.
Родители у меня здоровяки, дед с бабкой умерли еще до моего рождения, поэтому смерть кого-то из ближнего круга я, невзирая на свои годы, переживала впервые. Движения собственных рук, прохлада влажных наволочек под пальцами – все это воспринималось словно издалека. На обратном пути с балкона у меня подкосились ноги, и чтобы не упасть, я ухватилась за сетку от комаров.
И в этот миг опять зазвонил мобильник.
– Алло?
– Это
Сетю́ (
