оплате они еще не говорили.
– Знакомьтесь, мистер Шарплз, это мой партнер Дональд Лэм, – сказала Берта. – Выглядит он не очень солидно, зато ума ему не занимать. Дональд, это мистер Шарплз, горнопромышленник из Латинской Америки. Он пришел к нам по делу.
Вертящийся стул издал резкий металлический звук, когда Берта, устраиваясь поудобнее, навалилась на него всей своей тяжестью. На ее губах по-прежнему играла улыбка, но по глазам я видел, что требуется моя помощь.
Я присел.
– Мне это не нравится, – глядя на меня, недовольно произнес Шарплз.
Я промолчал.
– По-моему, ваша коллега считает, что мною движет праздное любопытство, – продолжил Шарплз нарочито обиженным тоном, но лицо его оставалось невозмутимым, как у тех, кто говорит: «Я не люблю брать последний кусок с тарелки», а затем этот кусок преспокойно съедает.
Берта попыталась что-то сказать, но я взглядом дал понять, чтобы она помолчала. Наступившая пауза тяготила Берту, и она, не выдержав, начала:
– Но ведь мы для этого и существуем…
– Речь идет не о нас, – перебил Шарплз тем же холодным тоном. – Речь идет обо мне.
– Разумно, – сказал я.
Шарплз резко, словно на пружине, повернулся, но не прочел на моем лице ничего, кроме вежливого интереса…
Очередную паузу прервал скрип стула, на котором сидела Берта. Но Шарплз больше не обращал на нее внимания – он смотрел на меня:
– Я уже рассказал обо всем вашей коллеге. Придется повторить специально для вас. Согласно завещанию покойной Коры Хендрикс – я один из двух опекунов ее наследства. Наследников тоже двое – Ширли Брюс и Роберт Хокли. Вам известны завещания такого рода?
– Да, – ответил я.
– Дональд – дипломированный юрист, – поспешила вставить Берта.
– Почему же он не работает по профессии? – съязвил Шарплз.
Берта хотела ответить, но я опередил ее:
– Я понял, что в законодательстве есть лазейка, зная о которой убийца может избежать наказания.
– Вы имеете в виду состав преступления? – спросил Шарплз с видом знатока.
– Вы правы. Я счел это несправедливым, но вышестоящим инстанциям не понравились мои соображения.
– И что же, законодательство не изменилось?
– Увы.
Тон Шарплза стал иным. Теперь в нем слышалось уважение, смешанное с любопытством.
– Может быть, когда-нибудь вы расскажете об этом подробнее? – спросил он.
Я покачал головой:
– Однажды я совершил ошибку. И начальству это не понравилось. Вот и все.
Какое-то мгновение Шарплз молча смотрел на меня, а затем продолжал:
– По условиям завещания опекуны до истечения срока опеки вольны выделять наследникам такую сумму, какую считают нужной. А срок опеки истечет, когда младшему из них исполнится двадцать пять лет. Тогда все должно быть разделено поровну. – Снова помолчав, Шарплз многозначительно добавил: – Это налагает на вас особую ответственность.
– И как велико наследство? – спросила Берта.
Шарплз даже не повернул головы в ее сторону.
– Это не имеет прямого отношения к делу, – бросил он через плечо.
Стул под Бертой снова заскрипел.
– Так на чем мы остановились? – спросил я.
– Мне нужна ваша помощь.
– Чем же мы можем помочь?
– Дело весьма деликатное. – С этими словами Шарплз мрачно уставился на меня.
Я молчал.
Опять скрипнул стул – Берта, бросив на меня короткий взгляд, склонилась над столом. Нарушить молчание пришлось Шарплзу.
– Должен сообщить вам кое-что о тех, кто имеет непосредственное отношение к делу, – начал он. – Кора Хендрикс скончалась скоропостижно. Близких родственников у нее не было. Ширли Брюс – дочь ее давно умершей двоюродной сестры. Осиротевшую девочку Кора Хендрикс взяла к себе. Было это всего за несколько месяцев до того, как она умерла сама. Что касается Роберта Хокли, то он ей вообще никакой не родственник. Он сын близкого друга Коры, который умер на год раньше ее. – Шарплз откашлялся. – Роберт Хокли, – продолжил он тоном судьи, оглашающего приговор, – молодой человек весьма сомнительного поведения. По правде сказать, просто дикарь. Он упрям, невоспитан, подозрителен, в нем так и клокочет дух противоречия. – Уловив на моем лице тень сомнения, Шарплз добавил: – Я отвечаю за свои слова.
– Игрок?
