благополучие сына было тем, ради чего стоило жить, а при необходимости – и умереть. Спрятав Олежку в погребе, он денно и нощно охранял мальчика. Григорий был высоким и сильным и готов был биться до конца. Хотя понимал, что справиться с обезумевшим человеческим стадом ему вряд ли удастся.
Прошло два дня. Люди видели, как по вечерам к школе приходил посланник ужасного «Х», одетый в темный плащ с капюшоном. Эта мрачная фигура вселяла в деревенских такой страх, что пропадала любая отвага – даже подкрепленная ненавистью. Так как жертвы посланник у школы не находил, то все предчувствовали, что безумие должно повториться.
И оно повторилось. Только в этот раз ночью. Теперь деревенские знали, что спастись от него можно под землей – и прятались в своих погребах. Но сумасшествие все равно настигало кого-то из них. И никто не знал, кто же будет следующей жертвой…
Дни и ночи люди проводили под землей, оборудовав свои убежища с максимально возможным комфортом. Но и там их поджидал очередной ужас: все обитатели деревни начали катастрофически быстро стариться…
(«И не только те, кто остался в деревне, – подумал Виктор, слушая рассказ сестры. – Но и те, кто скрылся в лесу. Павел…»).
Метаболический синдром, ведущий к старению и смерти, протекал в этих местах с огромной скоростью. Этот так называемый «старт старости» возникает в обычных условиях у человека после тридцати лет и продолжается до самой его смерти. А здесь же он начинал проявляться даже у подростков и детей, и прожитый любым чернухинцем день прибавлял человеку несколько лет.
Прошло шесть дней. В домах уже никто находиться не мог – из-за слуховых и зрительных галлюцинаций. «Очень скоро вы поймете, что это не шутка» – эти слова таинственного злодея, прозванного кем-то из деревенских «Мистером Икс», оказались не пустой угрозой. Все новые проявления его воздействия на рассудок и тело сделали обитателей деревни запуганными шизофрениками. Беда заключалась и в том, что хотя она и была для всех одной, но никто не знал, как от нее можно избавиться. Постоянно боясь сойти с ума, потрясенные неумолимым и быстрым увяданием, люди отказывались от собственных моральных устоев.
И то, что на седьмой день, ранним утром, у школы собралась толпа, жаждущая прекратить все эти муки ценой жизни ребенка, было тем закономерным концом, которого еще совсем недавно никто не мог даже и представить. Ведь каждый считал себя не извергом, а вполне нормальным человеком…
Это было концом сопротивления обрушившемуся на них испытанию, концом их веры во Всевышнего, веры в то, что это – всего лишь дурной затянувшийся сон, поглотивший всю деревню, который когда-нибудь да закончится. И одновременно это стало началом крошечной надежды на спасение – пусть даже такой страшной ценой, стало началом прозрачной надежды на выживание, почти бессмысленной надежды на то, что когда-нибудь вернется вера в жизнь. Ведь сейчас вместо этой веры остался
