скажу я?
– Нет, пожалуйста, не надо! К чему? Скорее всего, он этого даже не помнит! Пожалуйста, пообещай, что ничего ему не скажешь!
– Ладно, так и быть, – неохотно согласился Габриель. – Хотя, мне кажется, было бы справедливо дать ему шанс извиниться.
– Поздновато, тебе не кажется? – пробормотала Феба. – Да он и не станет.
– Не слишком ли ты к нему сурова? Кажется, вырос он вполне приличным человеком.
Феба мрачно взглянула на брата:
– Вот как? К этому выводу ты пришел до или после того, как он принялся меня распекать, словно какую-то феодальную самодуршу, угнетающую крестьян?
Габриель с трудом подавил улыбку:
– Но ты отлично выдержала испытание: благосклонно приняла советы, хотя могла бы несколькими словами порвать его в клочья.
– Искушение было велико! – призналась Феба. – Но тут я вспомнила то, что однажды сказала мне мама.
Это произошло одним давним-давним утром, в те баснословные годы, когда они с Габриелем еще сидели за столом на детских стульчиках. Отец читал за завтраком свежую газету, а мать, Эвангелина – или Эви, как называли ее близкие и друзья, – кормила малыша Рафаэля сладкой овсянкой.
Феба жаловалась на подружку, которая чем-то ее обидела, и говорила, что ни за что не примет ее извинений. Мать отвечала ей, что лучше помириться, чем жить в ссоре.
– Но она плохая! – гневно возражала Феба. – Она думает только о себе!
– Милая девочка, – мягко сказала ей тогда мать, – доброта еще ценнее всего, когда проявляется к тем, кто ее не заслуживает.
– А Габриель тоже должен быть ко всем добрым? – спросила Феба.
– Конечно, милая.
– А папа?
– Нет, Птичка, – ответил папа, и уголки его губ дрогнули в улыбке. – Поэтому я и женился на твоей маме: ее доброты хватит на двоих!
– Мама, а может, твоей доброты хватит и на троих? – спросил с надеждой Габриель.
Тут папа так заинтересовался газетой, что совсем за ней спрятался: из-за этой импровизированной завесы доносились лишь странные звуки вроде похрюкивания.
– Боюсь, что нет, мой дорогой, – мягко ответила Эви, и глаза ее заблестели. – Уверена: в ваших с сестрой сердцах достаточно доброты.
И теперь, возвращаясь мыслями в настоящее, Феба сказала:
– Мама учила нас быть добрыми даже к тем, кто этого не заслуживает. Значит, и к мистеру Рейвенелу – хотя, не сомневаюсь, он не отказался бы распечь меня прямо посреди холла, на глазах у всех!
– Не распечь, а раздеть, коль уж на то пошло, – сухо заметил Габриель.
– Что? – возмутилась Феба.
– Да ладно тебе! – усмехнулся брат. – Неужто не заметила, что у него глаза выпрыгнули из орбит, словно у омара в кипятке? Или уже столько времени прошло, что ты забыла, как понять, что нравишься мужчине?
По
