Змеиное братство. Анна Сергеевна Одувалова

      Просторная шестиместная палата с выкрашенными в светло-зеленый цвет стенами и пыльными занавесками на грязных окнах. Пациентки все в возрасте, три из них не встают. Запах соответствующий, заставляющий дышать через раз. На обшарпанной тумбочке возле скрипучей панцирной кровати – белоснежные хризантемы с тонкой, ярко-алой полоской по краю каждого лепестка – мой подарок. Цветы неуместны в унылом, пахнущем безнадежностью помещении, они словно вырваны совсем из другого мира. Но я знаю, бабушка им рада, она любит контрасты.

      Поездка оказалась не из легких. Я вымоталась и физически, и эмоционально. Не привыкла видеть бабушку такой: слабой, беспомощной, прикованной к кровати. Она почти не могла двигаться и говорить, лишь грустно улыбалась и держала меня за руку. Я по глазам видела, что она знает: я ослушалась. Не выполнила ее просьбу. Я ждала упреков, но видела только тоску и еще долго после того, как вышла из палаты, слышала в ушах тихий шепот:

      – Не уберегла.

      Протянутое дрожащей рукой письмо – помятый тонкий конверт – я торопливо засунула в сумку, смахнув с глаз наворачивающиеся слезы.

      – Что там?

      – Напутствие. Запоздалое напутствие, – бабушка слабо улыбнулась. Лишь чуть шевельнулись уголки губ на бледном лице с тонкой пергаментной кожей, похожей на смятую желтоватую бумагу из старинного блокнота. Некогда ярко-зеленые глаза потускнели, а о былой красоте напоминали только правильные пропорции лица – их не смогло исказить даже время. Бабушка все больше молчала. Она уставала. Короткий разговор – и тот давался ей с трудом.

      – Почему «запоздалое»?

      – Есть вещи, которые нельзя вернуть.

      – Скажи сейчас, в чем дело? – От едва слышных слов стало страшно.

      – Долго. – Она прикрыла глаза. – А я слишком устала.

      – Выздоравливай, – шепнула я, целуя морщинистую щеку.