Скворешни по щиколотку ушли в песок. Красное от усилий лицо было покрыто потом. Акула с бешенством дергала кабель во все стороны, но не в состоянии была вырвать его из руки гиганта.
Выхватив из ножен кортик, зоолог бросился к акуле.
– Перчатки, перчатки, Лорд! – завопил Скворешня, мотаясь вслед за бешеными движениями акулы. – Кортиком ничего не сделаете!
Зоолог остановился. В одно мгновение перчатки были натянуты на руки, кнопки застегнуты, и в следующий момент две ладони слегка сжали акулу с обоих боков. Акула вздрогнула, как от удара электрического тока, судорожно свилась почти в кольцо, с неимоверной силой распрямилась, отбросив Скворешню и зоолога, как котят, в разные стороны. Потом она разжала пасть и, вздрагивая, опустилась на дно.
Зоолог сейчас же вскочил на ноги, но Скворешня поднимался с грунта медленно, с усилием.
– Как это произошло, Скворешня?
– Фу-у-у… Дайте отдышаться… Если бы вы опоздали на две-три минуты, плохо было бы… машинам… Эта сумасшедшая рыбина с голоду приняла кабель за что-то съедобное и вцепилась в него. Понимаете, Арсен Давидович, что было бы с агрегатами, если бы она вырвала кабель из-под колпаков?! Давление ворвавшейся воды уничтожило бы эти нежные машины. Я сделал из кабеля петлю в том месте, где она его схватила, и пружинил, принимая на свою руку все удары акулы. Сначала я эту скаженную скотину бил по морде, по глазам; она только мотала головой, но кабель не выпускала и страшно дергала его, работая хвостом. Тогда я поймал другой рукой хвост. Ну и силища!
– Почему же вы не пустили в ход свои перчатки?
– Да потому, что боялся выпустить из рук кабель. Черт ее знает, что она наделала бы в этот момент! А где же Павлик? Я слышал ваш разговор. Он где-то отстал от вас?
Зоолог забеспокоился.
– Ах, батюшки! – закричал он. – Я совсем забыл о нем. Павлик! Павлик! Что же ты молчишь? Павлик!..
Он с тревогой посмотрел на Скворешню!.
– Вы тоже не слышите ответа?
Гигант заволновался. Как всегда в такие минуты, Скво-решня немедленно обращался к дикой смеси украинских и русских слов, которую он называл «ридной мовой». Многие обстоятельства приняли участие в формировании этой «мо-вы» и убеждении Скворешни в том, что это его родной язык: и Воронежский район, в одном из полуукраинских, полуобрусевших сел которого он родился, и воспитание в русской школе-десятилетке, и большая любовь к русской литературе, особенно к русским поэтам, которая жила в нем одновременно со страстной любовью к Шевченко, Коцюбинскому, и, наконец, служба во флоте – сначала в надводном, а потом, и до сих пор, в подводном.
– Ни, ничего не чую, – сказал он, громко сопя, и с нескрываемым раздражением добавил: – Де ж вы хлопчика загубылы, товарищ Лорд?
– Он отстал в коралловой чаще, когда я спешил к вам, Скворешня… Павлик! Павлик! Отвечай же!.. Он молчит… С ним что-то случилось, – сказал зоолог. – Бежим, Скворешня!
