не только на дорогу в Америку, но и для кругосветного путешествия. В качестве члена одной из комиссий в ноябре 1915 года отправился в Америку и я.
Прощание с родиной и Петроградом
Стояли жуткие октябрьские дни, когда я, приготовляясь к отъезду, последний раз посетил Латвию, тогда еще входившую в состав России. Простился со своими престарелыми родителями и отправился в далекий путь. Жуть охватила меня, когда, возвращаясь в Петроград, я переехал границу тогдашней Лифляндской губернии.
Дело в том, что вся Лифляндия (часть теперешней Латвии) уже находилась в районе военных действий, и у власти в крае были, конечно, военные. Как всегда во время войны, приняв власть, военные, от высших чинов до низших, пренебрежительно и высокомерно относились к гражданской власти. Повсюду наблюдалась одна и та же картина. На улицах, в ресторанах, кафе – всюду сновали военные. В переполненных поездах между Ригой и Петроградом путешествовали преимущественно люди в погонах. В вагонах не хватало мест. Как служащий Министерства путей сообщения, я пользовался различными привилегиями, в том числе бесплатным проездом в любом поезде. Но купе во всех поездах были заняты, приходилось устраиваться в коридорах, но даже там пассажиров было до отказа. С большим трудом можно было добраться до уборной. Однажды ранним утром я пошел в уборную умыться и привести себя в порядок, и ко мне подошел молоденький офицер, требуя пропустить его вперед. Я отказался. Он, рассчитывая на свою физическую силу, толкнул меня, очевидно решив занять мое место. Это меня взорвало. Я бросил ему в лицо вопрос:
– Кто вы, офицер или хулиган?
Вместо ответа он попытался меня ударить и уже нацелил кулак мне в голову, но я удачно отпарировал удар левой рукой, в свою очередь ударив его по шее. Мой противник был маленького роста и сразу понял, что я сильнее. Пригрозил:
– Я буду стрелять! – и побежал в купе за револьвером.
Намерение это ему не пришлось, однако, привести в исполнение; коридор был переполнен, пока он добрался до своего купе, весь его пыл прошел. В вагоне наступила тишина. Я услышал чей-то самоуверенный голос:
– Я бы его в котлетку изрубил!
Это произнес другой офицер. Я промолчал. Потом ко мне вдруг подошел казачий полковник, старший офицер в вагоне, и объяснил, что обязан составить протокол о драке, произошедшей в полосе военных действий, что грозило большими неприятностями не только молодому офицеру, но в особенности мне. «Лучший выход, – предложил он, – обоюдное извинение». Когда выяснилось, что молодой офицер, столь грозно наступавший на меня, молодой курляндский барон, и по вагону разнеслось, что «немец» хотел побить «латыша», все симпатии оказались на моей стороне, даже тот самый офицер, который хотел изрубить меня в котлету, теперь ласковыми взглядами выражал мне свое сочувствие. Даже казачий полковник подошел ко мне на Николаевском вокзале Петрограда, прощаясь, сердечно пожал руку и шутливо сказал:
– А
