про бабу Милу! Ей сейчас уже, наверное, под сотню лет натикало. Они и не общались после того Лизиного десанта особо. Мама иногда звонила на деревенскую почту и просила передать, что у них все хорошо. Ответных звонков и писем никто из них не получал, а уж тем более визитов. Родная бабушка Лизы с этой родней не общалась, была сугубо городским жителем и умерла в родной квартире на руках дочери и внучки, когда та еще в институте училась.
Ворона звали Иннокентий, жил он на старой березе возле дома бабы Милы. Прилетал утром к окну на кухне и стучал в раму, просил вынести каши или творога. Был он умен, воспитан и величав, как особа царских кровей. Его-то она точно не должна была забыть!
В то лето Лизонька с вороном не расставались. Маленькая, не по возрасту худенькая, полупрозрачная девчушка в сандаликах и желтом сарафане и важный угольно-черный птиц неразлучной парочкой вышагивали по участку или по улице деревни. За доверие и дружбу мелкая получала блестящие камушки, блесточки, стеклышки и пивные крышки, а взамен щедро делилась едой и лаской.
– Постой, постой, – вытирая слезы и всхлипывая, приговаривала Лиза, – это же ты! Иннокентий, вернись!
Зачем-то открыла окно. Воспоминания теснились в голове, накатывали новыми подробностями. Свежий ветер взметнул пыльные занавески, и запахло весной, клейкими зелеными листьями, свежей землей и немножко грибами.
– Подожди! Я сейчас! – Встав на табурет, полезла на антресоль. Там среди пыльных развалин, чемоданов с бельем и коробок с посудой у нее был спрятан клад. Про него Лизонька тоже почему-то запамятовала. Железная коробка из-под печенья с самыми дорогими детскому сердцу вещами: стеклышками, монетками и другими принесенными вороном сокровищами, фотография Лизы на фоне дома и черное перо самого Кеши. Его девочка берегла сильнее всего. В последний перед отъездом день она нашла на крыльце этот прощальный подарок. Как быстро все забылось. Жизнь закрутила – школа, учеба, потом институт, друзья, работа, дом, работа.
– Где-то здесь должно быть. Оно точно было здесь, – приговаривала Лизавета.
Антресоль в ее маленькой квартире была большой и занимала весь потолок коридора и «черную» комнату. Это был настоящий музейный запасник никому не нужных вещей. Человек мог залезть туда и заблудиться среди подшивок газет, сервизов на 20 персон, хрусталя и сломанных рам от картин. Здесь доживали свой долгий век альбомы с сотнями фотографий незнакомой Лизе родни, хранились стопки выцветших писем и чемоданы с тряпьем непонятного назначения. После часа раскопок, чихающая и грязная, как анчутка, Лизавета вылезла с детским кожаным закостенелым ранцем, где и находились треть века ее драгоценности из детства.
– Вот оно, мое настоящее наследство, – подумала Лиза.
Коробка была поменьше, чем помнилось, но в ранце лежала не только она, еще и стопка пожелтевших писем, перевязанных бечевкой. Их Лиза точно там не прятала. Она вообще первый раз эти письма видела. Листки были такие хрупкие
