видимо, его это совсем не раздражало, и начал свой мини-концерт, хитро поглядывая на Марину. Сначала классику: «Коней», «Влюбленных», «Переселение душ», «Альпинистку». Катя шевелила губами, повторяя каждое слово за автором, и в который раз удивлялась, как точно ложатся слова. Видно было, что он сам жил такими выступлениями, которые стали смыслом его жизни, внимательно следил за теми, кто его слушал, а они, в свою очередь, за ним, и это обоюдоострое внимание рождало невероятную атмосферу. Катя смотрела на его мелькающие руки, вздувшиеся жилы на шее, прищуренные глаза и слушала. Его, казалось, разрывало изнутри: песни были такими яркими, а исполнение таким мощным, что было странно на первый взгляд, как такой вроде внешне невзрачный, хладнокровный и скромный человек может извлекать из себя такую сокрушительную энергию. Его по-настоящему штормило, когда он пел. Казалось, что дом взорвется от его напора, что этот внутренний его полтергейст вырвется наружу и примется крушить все на своем пути, засасывая человеческие эмоции в свою воронку. Он брызгал слюной, рвал струны и хрипел, хрипел, хрипел. Сначала все сидели как в филармонии, чинно, а потом, видимо, перестали сдерживаться и стали нагло подпевать в голос и топать в такт. И вот Марина тронула его за плечо и, улыбнувшись, мягко сказала: «Володья, покажи новую, разбойничью». Володья очнулся, перешел из параллельного мира в наш и произнес:
– Да, специально для «Арапа» написал.
И затянул:
– Ах, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою…
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Смех, досада, мать честна!
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся —
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся,
Все равно укоротят!
Потом, конечно, песня эта, как и другая, специально написанная для фильма, не вошла в него – «ни пожить, ни выжить», цензура…
Перед чаем Крещенский с хозяином дома и Высоцким вышли тогда на неосвещенное крыльцо покурить, и какой-то мужик с бутылкой пива, примостившийся там же на ступеньках, спросил: «Кто ж у вас так под Высоцкого косит? Не отличишь прям, слушаю, поражаюсь – один в один! Спасибо!»
«Пожалуйста!» – ответил Высоцкий. Мужик в темноте даже не понял, в чем дело.
А когда, покурив, вернулись, никто уже не мог усидеть за столом и все пустились в какие-то глупые разухабистые танцы с топаньем, свистом и криками. Марина прошлась павой, эдакой лебедушкой, наступая на Высоцкого и его гитару. Он, притоптывая, пятился, улыбался во весь рот и орал припев еще и еще. От них шел какой-то свет, когда они смотрели друг на друга, свет, который ощущался совершенно явно, это было взаимное восхищение, что ли, безраздельная нежность. Потом, уже после Юрмалы, с Крещенскими общались и в Москве, ходили на «Гамлета», где он рвал горло монологом, и на «Вишневый сад».
И
