Мы с Гелей сидели на заднем сидении отцовского «Ниссана» и дрожали от страха. Я старалась не смотреть на ртутно-черную метку, пылающей на скуле сестры. Этот знак означал, что теперь она принадлежит чужаку, и он придет за ней.
У нас осталась только одна ночь.
Уже стемнело, но я видела с какой скоростью менялся пейзаж за окном – отец непрестанно выжимал газ.
Геля протянула мне наушник, и я засунула его в ухо. Музыка не помогала отвлечься – сестру ощутимо трясло, на ее лбу выступала испарина. Мы старались не говорить о последствиях и будущем, мы просто пытались спастись, уезжая из резервации в надежде на лучшее.
А между тем, никто не выживал после получения метки. Чужаки оставляли это клеймо на лицах девушек, как знак принадлежности. А после начиналась охота. Они выслеживали и… жестоко убивали свою жертву.
Чужаки выглядели, как люди, за тем лишь исключением, что в их сердцах жила жестокость. Когда я думала об этих существах, в моей голове возникала лишь одна ассоциация – хищники. Убийцы.
Когда-то я верила, что они вырвались из самой преисподней. Они охотились только ночью, не выносили дневной свет и умели растворяться во мраке. Это ли не свидетельство того, что они часть потустороннего мира? Я молила Бога, чтобы он загнал их обратно в ад. Но, увы, эти твари не были падшими ангелами, демонами или приспешниками дьявола. Они были чем-то иным… Словно редкий вирус, паразиты, они вторглись на нашу планету пять лет назад с одной только целью – уничтожить человечество.
– Я знаю, в некоторых поселениях принимают таких, как мы, – сказала мама, глядя на нас с переднего пассажирского сидения. – Нам бы только успеть.
Люди были вынуждены прятаться в поселениях или резервациях, обнесенных забором. Свет ранил чужаков, поэтому люди научились применять его для обороны. К сожалению, свет был не способен серьезно навредить этим существам.
Я боялась, что Геля не просто погибнет, а будет страдать, ведь чужаки терзали и насиловали женщин, пили их кровь и наслаждались их мучениями.
Сестра получила метку за пределами резервации, выполняя свой долг медика. Родители не одобряли ее стремления быть врачом, но Геля всегда заботилась больше о других, чем о себе. А этим утром в наше поселение приехали военные, чтобы увезти ее, и велели нам попрощаться.
Конечно, мы бежали.
Глупо надеяться, что военные приехали, чтобы помочь. Меченных девушек вывозили не для того, чтобы спасти.
Я опустила голову на плечо сестры, глядя вперед, на разделительную полосу дороги, мелькающую в свете фар.
Привычно напевая себе под нос, Геля заставила меня улыбнуться. От нее пахло фруктовым шампунем. Вскинув взгляд, я лениво посмотрела на дорогу сквозь лобовое стекло, и все мои страхи – чертово предчувствие катастрофы – ударили в меня, словно молотом.
На дороге возник чужак.
Раздался визг тормозов и звук удара – действительность померкла…
***
Подполковник Суров резко выкрутил руль, едва не сбив человека.
Какого хрена кто-то гуляет по дороге среди ночи?
Мужчина взглянул в зеркало заднего вида – да, это ж девчонка, черт побери!
Он резко ударил по тормозам и выругался, понимая, что если оставит незнакомку одну, то она погибнет.
– Твою мать, – прорычал он, сдавая назад.
Когда машина поравнялась с девушкой, подполковник затормозил и выскочил наружу под колючий ветер.
– Помогите… – похоже, она была сильно ранена и ничего не соображала. – Моя семья…
Она была юной, светловолосой и совершенно растерянной. На ней не было верхней одежды, только серая толстовка, джинсы и кроссовки, а ведь была середина осени, стоял жуткий холод.
Первым делом, Суров оглядел ее лицо, убеждаясь, что на ней нет метки. Но незнакомка была серьезно ранена: на лбу и в уголке губ запеклась кровь. Ее руки и одежда были выпачканы в грязи.
Что ж, было не до сантиментов.
Схватив незнакомку за рукав толстовки, Суров потащил ее в сторону своего «Патриота».
– Садись в машину! – прорычал он, запихивая ее в салон.
– … пожалуйста… там, – всхлипнула девушка, и Суров вдруг заметил то, чего не замечал раньше.
В кювете лежал перевернутый автомобиль.
– У нас нет времени! – гаркнул подполковник, захлопывая дверь.
Он сел за руль и услышал, как девушка сдавленно рыдает. Сначала тихо, а затем надрывно и громко.
Этого еще не хватало, черт побери!
