отныне и до века».
Надобно заметить, что эти слова вовсе необычные для меня, и только во сне уста произнесли их.
Однако же Я-в не удовольствовался этим благословением, ибо оно произносилось в тот момент, когда он занят был застегиванием пуговиц и вообще поправкою одежды, чтобы идти в путь.
Итак, просьба о благословении, с простерием рук для его принятия, еще раз повторена была, и я в последний раз благословил его, произнося:
– «Буди благословен во веки, во имя Отца и Сына и Святаго Духа».
Я-в сильно прижал руку мою к устам своим; ему не хотелось выпустить ее. Сочувствуя ему, я облобызал его отеческим лобзанием, вполне сознавая, что он есть гость, пришедший ко мне из другого миpa.
И тут я стал вглядываться в него и, вглядевшись пристально, увидел неизменные знакомые мне черты.
Только белизна и утонченность изменяла прежний тип. К тому же пот в виде росы покрывал его лицо, а глаза при яркости своей выражали утомление и упадок сил душевных.
Вышел он от меня дверью, обращенной к Тутовой гopе, на которой покоится прах его.
За ним следил я с чувством глубокой скорби и с пламенным желанием видеть след его. И что же? Сверх всякого чаяния очутился я на горном хребте, разделенном надвое.
С высоты хребта, в глубине расселины, увидел я тот самый замок, о котором вспоминал Я-в.
Замок имел форму параллелограмма. Из четырех стен его только в одной, к югу обращенной, замечен мною был малый просвет, да и тот с железною решеткою. Кроме этого единственного просвета, стены представляли сплошную каменную массу без окон, дверей и даже без кровли.
Последнее обстоятельство дало мне возможность видеть, хотя сквозь полумрак, внутренность замка и совершающееся в нем. Особенно благоприятствовало мне положение мое на окраине горы, поднимавшейся гораздо выше стен.
Казалось, что взор мой досягал до самого дна. Но вглядываясь пристально, я замечал в глубине только мрак, движущийся наподобие черных облаков или волн; но проявления жизни и определенных форм тут и следа не было.
Наконец душа моя возмутилась: я увидел Я-ва, за несколько минут перед этим посетившего меня. Местом же для него служил угол здания, обращенный к северо-востоку.
Он сидел с поникшею головою и поджатыми ногами, а руки сложены были накрест. Одежда же его заключалась в сорочке, проявлявшей белизну даже сквозь мрак.
Белизна эта, среди господствующего всюду хаоса, показалась мне чрезвычайным явлением, и у меня родилась мысль, что положение Я-ва не безотрадно и он имеет некий почет сравнительно с прочими заключенными этого узилища.
Недвижимость же Я-ва дала мне такой вопрос: ужели душам умерших воспрещено всякое движение и всякая перемена позиции?
И когда таким образом мысль моя и взор будто магнитом влеклись к Я-ву, какой-то почтенной наружности человек, неведомо как и откуда очутившийся позади меня и стоявший на некотором возвышении, обратил внимание мое в противоположную сторону. Я заметил, что южная стена, на небольшом протяжении, в части примыкающей к просвету, медленно и грозно приподнимается. Вслед за тем в основании
