воина гремел над улицей. Небольшой отряд меджаев едва держал волну людей на щитах, при этом не пуская в ход копья. Пока. Их никто не слушал и не слышал. Толпа пыталась прорвать хрупкий заслон, готовая пожертвовать любым. Звучали проклятия, что-то о неисполненных обещаниях, голодающих семьях и скудном урожае, и о нарушенном Законе Маат.
– Я открываю кладовые! Но вы должны отступить! Открываю, слышите? – Этот голос потонул в общем хаосе, сокрушительном, как бурные пороги Итеру. Командир отряда вскинул руку, отступая к дверям. Вместе с товарищем они отперли тяжелый засов, нарушив все мыслимые правила, до которых здесь и сейчас никому не было дела. По его приказу отряд расступился, пропуская поток людей в житницы – в сокровищницы, полные тем, что дороже золота.
Но даров никогда не бывает достаточно…
– Папа!
– Что ты здесь делаешь? Немедленно возвращайся.
– Сюда идут другие. С оружием! Я видел! – запыхавшись, он затараторил, рассказывая о вооруженной толпе. О пожаре, перекинувшемся от святилища к домам.
Меджаи обеспокоенно переговаривались. Покинуть пост, примкнуть к другим отрядам? Или встретить угрозу?
Но он все-таки успел – добежать, предупредить – и очень собой гордился!
– Ты молодец, – отец улыбнулся, пряча тревогу. – Только теперь тебе нужно спрятаться, хорошо? Сделаешь это для меня?
– Я могу помочь. Я ведь уже…
– Это приказ, – тихо, но твердо проговорил отец уже как командир отряда и легонько подтолкнул его. – Давай. Иди первым.
Тяжелые двери начали закрываться.
Толпа взвыла на разные голоса, перемалывая сама себя.
– Осторожно!
Он кричал, звал, но его скорбь была песчинкой в этой буре. Непобедимый темнокожий гигант, заслонивший его собой, пошатнулся. Попытался улыбнуться ободряюще… и рухнул, заливая кровью плиты храмовой житницы. Множество копошащихся тел похоронило его под собой почти тотчас же.
Чьи-то руки подхватили Нахта, оттаскивая прочь от отца прежде, чем людская масса поглотила и его…
В тот день он понял, что толпа была голодным обезумевшим зверем, перемалывающим судьбы. И в ее жадных челюстях ничья жизнь не имела значения.
В пылающем зареве горящих факелов ночь, еще недавно такая спокойная, преображалась, став похожей на преддверие Дуата. Хищные тени протягивались из окружающих мастерскую садов, словно границы реальности размылись. Огонь, тени и гнев искажали лица до жутких неузнаваемых масок.
Несколько десятков людей столпилось на небольшой улочке у мастерской, жарко споря, и невозможно было даже разобрать отдельных слов.
Несколько человек упорно пытались вынести дверь. Кто-то, не собираясь останавливаться, уже нырнул в сады, чтобы сократить путь вдоль реки до окрестностей храма.
Многие были вооружены. И хотя их оружие значительно уступало тому, что было у воинов,
