никакой другой мелодии, которой я мог бы причинить своим соплеменникам сопоставимые боль и страдания.
Побаловавшись со «Старой дружбой» где-то неделю, я тщеславно возомнил, будто способен улучшить исходную мелодию, и принялся добавлять в нее мелкие украшательства и вариации. Успех, видимо, был посредственный, поскольку передо мной тут же возникла квартирная хозяйка, и лицо ее недвусмысленно выражало неприязнь к столь отчаянным предприятиям.
– Мистер Твен, вы знаете еще хоть какую-нибудь мелодию? – спросила она.
– Нет, – ответил я, потупившись.
– Ладно, тогда играйте эту, – сказала она. – Только бога ради не добавляйте в нее вариации, потому что жильцы и в таком виде ее едва терпят.
Конечно, они ее не «едва терпели», а скорее совсем не терпели. Одна половина съехала, да и вторая надолго не задержалась бы, если бы миссис Джонс не избавила жильцов от моего присутствия, выставив меня за дверь.
На следующей своей квартире я задержался всего на одну ночь. Рано поутру ко мне в комнату заявилась миссис Смит.
– Шли бы вы отсюда, молодой человек. Был тут перед вами несчастный кретин, который играл на банджо, да еще пританцовывал в придачу. От него у меня аж окна трескались. Вы мне всю ночь спать не давали, и если это повторится, я насажу вам ваш инструмент на голову!
В общем, женщина недвусмысленно давала понять, что не находит в моей музыке удовольствия, и потому я перебрался к миссис Браун.
Три ночи к ряду я исполнял своим новым соседям «Старую дружбу», классическую и без прикрас, если не считать кое-каких ошибок, которые, впрочем, скорее шли мелодии на пользу. Однако стоило мне перейти к вариациям, как остальные жильцы подняли бунт. Ни тогда, ни после я так и не встретил никого, кому мои вариации пришлись бы по душе. Съезжал я без сожалений, полностью удовлетворенный результатами своих экзерсисов. Одного жильца я довел до сумасшествия, а другой попытался лишить скальпа свою мать. Думаю, если бы я продолжил играть, он точно прикончил бы старушку.
Далее я поселился у миссис Мёрфи – итальянки со множеством удивительных достоинств. И едва из-под моих пальцев зазвучали вариации, ко мне в комнату ввалился изможденный и отощавший старик. Лицо его сияло от невыразимого счастья. Он положил ладонь мне на голову и, воздев очи горе, дрожащим от чувств голосом произнес:
– Да благословит вас Господь, молодой человек! Вы ниспосланы мне небом! Ваша услуга поистине неоценима. Вот уже много лет я мучаюсь неизлечимым заболеванием и, зная, что судьба моя предрешена, изо всех сил стремлюсь приблизить свой смертный час. Но только все зазря: любовь к жизни во мне слишком сильна… И тут, хвала небесам, являетесь вы, мой избавитель! Лишь услышав эту мелодию и эти вариации в вашем исполнении, я больше не хочу жить, я полностью отдаюсь в объятья смерти, я желаю умереть – более того, мне не терпится наконец
