больше не сможет шевелить рукой, потеряет ее или вообще умрет. Воспоминание из тех, которые хочется подавить, загнать поглубже да еще сесть сверху, чтобы не показывались, будто на мягкую пухлую подушку. Но оно не желает прятаться, оно пружинит и спихивает тебя. Когда Минерва очнулась, я уговорила ее не сообщать о Джуде в полицию. Попросила сказать, что какой-то неизвестный в капюшоне, скрывающем лицо, ворвался в мою квартиру, а когда я отказалась отдавать ему деньги, выстрелил в Минерву и убежал. Минерва так не хотела. Она хотела, чтобы Джуд заплатил за то, что сделал. Я тоже.
Только я понимала, что ничего из этого не выйдет.
Я была эгоисткой, да, согласна. Но мне отчаянно не хотелось снова баламутить эту историю про Макгрегоров и Хэдли. Я не хотела, чтобы журналисты толпились у меня под дверью и пытались поймать меня для интервью, стоит мне высунуть нос из дома. Не хотела, чтобы меня днем и ночью слепили вспышки фотоаппаратов. Не хотела бередить раны – ни мамы Джуда, ни свои. Но в основном свои. Я была эгоисткой просто до истерики. Я упрашивала и умоляла Минерву и в конце концов уломала, и она пообещала мне, что сделает как я прошу. Но после этого отношения у нас снова испортились – и, думаю, навсегда.
Калли, держись от Джуда подальше. Он ни перед чем не остановится и использует кого угодно, лишь бы получить то, что хочет. А хочет он больше всего на свете мое сердце на блюде и мою голову на копье. Я его ни капельки не боюсь. Если бы дело было только в нем и во мне, я бы встала перед ним и сказала: «Ну, давай!» Пусть делает самое худшее, на что способен. Но все будет иначе. Джуд кто угодно, только не дурак. Он хочет, чтобы я страдала. И знает, что единственный способ этого добиться – через тебя.
– Рука уже нормально. – Минерва сжала и разжала кулак, чтобы показать мне. – Ноет иногда к дождю, зато слушается не хуже, чем раньше.
– Минерва, прости меня за… за то, что с тобой случилось, – проговорила я, наверное, в тысячный раз.
– Пожалуйста, прекрати извиняться, – устало ответила Минерва. – И прекрати называть меня Минерва.
– А как мне тебя называть? Ты же терпеть не можешь, когда я зову тебя Минни.
– Мне нравится Минни.
– Ты годами твердила мне обратное, – напомнила я.
– Да, но моя сестра называет меня Минни, – с нажимом сказала Минерва.
Я понимала, чтó она имеет в виду, но она больше не была Минни и, скорее всего, никогда уже не будет. К тому же сложно было закрыть глаза на то обстоятельство, что из-за меня моей сестре прострелили руку.
– Можно мне сесть? – спросила наконец Минерва.
Я махнула рукой на стул для посетителей у койки. Обивка выцвела до унылого блекло-голубого в пятнах, сиденье было неровное и комковатое. Минерва села, и ее попа утонула в промятом сиденье, словно у малыша на горшке. Она поерзала и устроилась на краешке стула, где было тверже.
Я ждала едкого замечания или противного нытья, но ни того,
