жестом его красноречивых рук. Темп чечетки-сапотео нарастает, и Брурия шепчет: “Y como la tarantula teje una gran estrella”. “Тарантул плетет проворно звезду судьбы обреченной” – тут же переводит она, опережая невысказанный мною вопрос3. И рыдания струн гитары сплетаются с серебряными нитями наших судеб.
Так прошел февраль, а за ним, к сожалению, пришел март. На стенах домиков Мишканот Шеананим ярко заалели цветы, а лужайки долины Геном зазеленели свежей травою. Незадолго до праздников Брурия сказала, что у нее дела, и пропала на долгие две недели. Даже телефон ее не отвечал. День свободы и избавления я встречал без нее. На пасхальную трапезу собралась веселая компания, но я чувствовал себя слишком несчастным и одиноким, чтобы радоваться Исходу из египетского рабства. Прошла пасхальная неделя и еще несколько дней, и наконец, на исходе субботы мой телефон зазвонил, и на экране высветился долгожданный номер.
«Завтра в семь утра приезжай ко мне, – заявила Брурия не терпящим возражений тоном. – Мы отправляемся в паломничество».
Я пролепетал что-то про ранний час, рабочий день и злое начальство, но она, добавив, что едем мы в Цфат, уже бросила трубку. Той ночью мне приснился алый холст, на котором всеми оттенками синего цвета переливалась буква бет. Потом буква растаяла, алые тона поблекли, а я оказался в шести десятках километров от Цфата, в небольшом каменном доме на окраине Ципори.
* * *
– Как же я ненавижу этот город! Город, где ребенка на рыночной площади нужно держать за руку или ни на секунду не сводить с него глаз. Город, где женщины должны выходить из дома по двое, да и то на свой страх и риск. А если у изнасилованной среди бела дня девушки, родится ребенок – у него будет прекрасная родословная, ведь здесь живут сплошные аристократы и священнослужители. Город, где нельзя даже произносить благословение на аромат, поскольку «чистые и невинные» дщери израилевы колдуют, возжигая благовония!4
– Я, пожалуй, не буду напоминать, по чьей вине мы здесь оказались5.
– Брурия, ты хоть раз пробовала промолчать?
– Обязательно попробую при случае. А пока этого не произошло, будь добр, расскажи мне, что случилось. В прошлый раз ты высказывал что-то подобное, когда вопреки здешнему обычаю не принес соболезнования в субботу – причем не кому-нибудь, а одному из городских богачей. Нас тогда чуть из Ципори не выгнали. Если бы Йоси бен Халафта не заступился, пришлось бы опять переезжать6. Так что ты натворил на сей раз?
– Да не натворил я ничего. Знаешь еретика-назаретянина из дома напротив? Кстати, в этом городе слишком много еретиков. А еще здесь – слишком много греков, слишком много отошедших от традиций евреев, слишком много римлян. Впрочем, римлян по определению слишком много, вне зависимости от их количества. В этом городе всего слишком много.
– А
Из стихотворения “Шесть струн” Ф.Г. Лорки.
По мотивам законов и замечаний р. Йоси бен Халафты, главы йешивы Ципори и друга р. Меира. Большая часть упомянутых законов связана с разгулом преступности. Последний запрет связан с тем, что благословение на аромат произносится и в том случае, когда источник запаха неизвестен. В нееврейских городах, в которых распространено идолопоклонничество, это благословение не произносится, поскольку аромат мог быть произведен для службы идолам. Р. Йоси бен Халафта запрещает произносить его и в Ципори, где, несмотря на преобладание еврейского населения, распространено возжигание благовоний в целях запрещенного иудаизмом колдовства.
Р. Меир был вынужден переехать в Ципори после участия в неудачной попытке смещения патриарха, р. Шимона бен Гамлиеля. Одна из версий заговора описана в В.Т. Горайот 13б, по-русски – притча “Из-за чинопочитания” (Агада, Б. и Р., 1910).
По мотивам И.Т. Моэд Катан, 83, 5.
