ли рассуждать об эгоизме! Ладно, подожду до обеда. Ждать пришлось недолго, и вскоре Ольга Петровна появилась с подносом в руках возле моей кровати. Я первым делом прошу карту Петербурга. Она быстро всё находит, а сама перемещается к своему излюбленному месту – к окошку – и смотрит вдаль. Это её обычная фишка. Я моментально отыскиваю Рощино и понимаю, что хочу поехать туда. Вопрос, как? Если бы отец был другим, если бы не умерла мама, если бы я не попала тогда в тот вагон метро… Я заплакала и отбросила карту. Одинокая калека ничего не может сделать самостоятельно.
– Ешь, Даша, остынет. – Ольга Петровна произносит это спокойным голосом, не оборачиваясь. Она будто не слышит моих рыданий, и мне не нужно прятаться. Я съедаю половину порции и говорю «спасибо». Она невозмутимо уносит поднос, а я начинаю листать книгу со стихами Эдит Сёдергран.
Успокойся, дитя моё, ничего нет,
и всё так, как ты видишь: лес, дым и полет рельсов.
Где-то далеко, в далёкой стране
есть более голубое небо и стена из роз
или пальма и лёгкий ветер.
И это всё.
Нет ничего лучше, чем снег на ветвях елей.
Нет ничего, что можно было бы поцеловать тёплыми губами,
и все губы со временем становятся холодными.
Но ты говоришь, дитя моё, что сердце твоё сильно,
а жить напрасно – это меньше, чем умереть.
Что тебе нужно, смерть? Чувствуешь ли ты ужас, который навевает её одежда?
И нет ничего более отвратительного, чем сама смерть.
Мы должны любить долгие часы болезни
и сковывающие годы тоски.
Как краткие мгновения цветения пустыни.
Последние три строчки просто сбивают меня с ног, образно, конечно. Если бы я стояла и ходила, как прежде, скорей всего не заметила бы их. А сейчас я даже перечитываю их снова. Как же она додумалась до такого? С одной стороны, такая безысходность в этом стихотворении, такая неизбежность смерти! «Все губы со временем исчезнут!» Для меня они уже исчезли. Никто не захочет прикоснуться ко мне, Антона понять можно. Но полюбить часы болезни! Как это? А вообще, если подумать, что мне лежать так ещё лет пять или десять, то только и остаётся полюбить. Честь и хвала Эдит, которая подсказала выход больным и безнадёжным. Крайне заинтересованная, я, наконец, пролистываю книгу от начала до конца и нахожу фотографии и коротенькую биографию. Я вижу пятилетнюю Эдит в пышном платье и с недетским взглядом, Эдит – школьницу, Эдит перед окончанием школы. Здесь она, наверное, моя ровесница, но выглядит двадцатилетней. Вижу дом в Рощино, а вот Эдит с котом, очень похожим на моего нового друга. Какая страшная надпись внизу – её последняя весна. Последняя. Самая-самая последняя… И вот умирающая Эдит в постели. Какая красивая и совсем не грустная. Скорее, светлая, задумчивая и спокойная. Но куда она смотрит и что она видит? Мамочка! А это – осиротевший кот. Лежит в печке и тоскует по своей хозяйке. Холодная комната, простая посуда,
