и снова расту,темнею от моря до моря.
Я вижу земную мою красоту
без битвы, без крови, без горя.
Я вижу вдали горизонты земли —
комбайны, качаясь по краю,
ко мне, задыхаясь, идут…
Подошли.
Тогда я совсем умираю.
…быть влюбленным в жизнь, в женщину, в Родину, в будущее – разве этого так мало?
Разве это не есть чувство Бога? Пусть Его отняли у Руси, Он же все равно есть!
…а может, Бог – там, на трибуне; он взывает, ведет; он – вождь, и это – свято.
И это – вера.
Из провинции – в город. От земли – в столицы.
«Это многих славный путь», – вспоминал он строчку Некрасова.
Город – это сцены. Сцена – площадь; сцена – театр; сцена – подмостки, ты взбегаешь на эти голые доски и бросаешь в настороженный, многоглавый, таинственный зал пламена своих кровных, выстраданных песен. Город – шумные, с пьянками-гулянками, писательские сборища, где тебе возможно встать посреди прокуренной комнатёнки в полный рост и читать, громко, страстно, взахлеб опять читать – своё. Прилюдно жилы ножом вскрывать! Выкрикивать – себя! Своё сердце оголять! Душу свою ножом мысли разрезать и расстреливать огненной очередью жестоких слов! Это и есть поэзия: она по-своему тоже жестока, безжалостна. Как война. Как революция. Ты приносишь себя в жертву на алтарь поэзии, и жертва эта суждена, неотвратима, если ты словом живешь и дышишь. А ты не только свое читай, пиит, но и чужое, насмерть любимое. Баллады Жуковского! Любовные признания Пушкина! Сходные с народными песнями, широкие, как равнинная русская река, исповеди Есенина! Ах, Есенин-то родной ему; роднят их деревня, лапти, дедами плетённые, ягодные туеса, громадные корзины с белыми грибами, сенокосы, радужные и торжественные, как неведомый праздник небес и земли – бабы нарядные, мужики строгие, как во храме, на луговину идут, косы серебряными чехонями ослепительно сверкают в солнечных лучах…
А разве ж революция уничтожит крестьянство, убьёт его? Да никогда! Крестьянин – основа основ родной земли! Был, есть и будет! А город… ах ты, город… много в тебе хорошего, но… изобилие соблазнов, тёмные тени преступлений, тайный, безвыходный ужас застенков…
Если есть преступление, будет и наказание.
За что его-то?! За что?!
Я свой! Я свой, родной! Я – революции верен! Я – с ней – навсегда! Не бейте меня! Не… убивайте…
А разве мы, советские люди, делимся на своих и чужих?! Разве мы все – не один народ, один ветер, один порыв, одно грядущее счастье – на века?!
Да, он не сможет поименно перечислить поэтов – друзей и современников Афанасия Фета; не сможет наизусть прочитать библейскую «Песнь Песней»; не сможет поведать, о чем в трилогии «Царство Зверя» писал Мережковский; да, вы, друзья, бесспорно читали больше, знаете больше, больше вкусили хлеба земной мудрости, вы меня, Борьку Корнилова из Семёнова Нижегородской
