он служанку, всучив ей свою одежду и бутылочку с лекарством.
Ночью Виктор не смог сомкнуть глаз из-за вызванного ядом страшного зуда и вони, против которой мыло оказалось бессильным. Утреннюю зарю он встретил как избавление. За дверью послышались долгожданные шаги.
– Вы просили разбудить на рассвете, месье, – сказала хозяйка, заглянув в комнату, и закашлялась от едкого запаха яда.
Если бы не Джеймс, она наверняка закатила бы скандал еще вечером, когда Виктор, источая нестерпимую вонь, ринулся в ванную. Но Джеймс…
– Можно вас на пару слов, мадам? – спросил он, беря ее за руку, когда она шла приглашать Виктора в ванную, – дело в том, что наш друг опасно болен… О нет, не беспокойтесь, эта болезнь не передается, иначе мы бы не путешествовали с ним в одном экипаже, – поспешил он ее заверить, почувствовав, что она напряглась. – Его болезнь не опасна для окружающих и даже не заметна на первый взгляд. Но лекарство… Оно имеет специфический запах… Вы понимаете? – и прежде, чем она успела открыть рот, Джеймс продолжил. – Надеюсь, вы проявите к нему сострадание и такт.
Говоря это, он пожил в карман фартука хозяйки довольно таки крупную купюру, достаточную для того, чтобы превратить ее в ангельски милую женщину.
Сытно позавтракав, путешественники покинули гостиницу. Свежий утренний воздух немного поднял настроение Виктора, но едва он приблизился к карете, в нос ударил тот же едкий запах, заставивший его отскочить от нее, словно там пряталась ядовитая змея.
Это вызвало у его спутников приступ громкого смеха.
– А как ты хотел. Твои друзья наверняка расползлись по карете, – объяснил сквозь смех Джеймс. – Ничего, мы откроем окна. К тому же подобные неприятности только закаляют дух и учат терпению и смирению.
– Ты говоришь, как проповедник, – ответил Виктор, которого практически выворачивало от запаха яда.
– Мое смирение трудно назвать христианским, – ответил на это Джеймс, – я призываю смиряться только с теми обстоятельствами, над которыми мы не властны. Летом мы должны смиряться с жарой, зимой – с холодом. Во время дождя – с сыростью, и так далее. Мое смирение заключается в том, чтобы позволять происходящему быть.
– Хочешь сказать, что если я вот так просто смирюсь со своим зудом и с этой сводящей с ума вонью…
– А ты попробуй.
Дорога заняла несколько дней. Все это время Джеймс ни разу даже не заикнулся о том, куда они едут, и только когда впереди показался Лину, он сообщил, что едут они в Ренн-Ле-Шато. Эта полная тайн деревня находилась на вершине холма, куда вела извилистая дорога. Когда путешественникам открылся вид на снежные вершины Пиренеев, возвышающихся над долиной Од, они остановили карету, чтобы в полной мере насладиться столь захватывающим зрелищем.
– Глядя на эту кучку деревенских домов, трудно себе представить, – сказал Джеймс, – что несколько веков назад на этом месте был большой, сильный город Редэ, такой же могущественный,
