лопату – не стал выёживатся. Так что – обух, переходящий в лопату.
И я бы и не стал связываться, но поспорил с японским кузнецом, что традиционно сделать в дар храму полутораметровый нодати – нужно навык, и на воле и чутье – не затащить. А как взялся делать – невоплощённые ками налетели и стали хныкать, что хотят в китайские дадао. И Барбос буркнул, что немного одиноко ему. Ну и вот.
Само собой, я – сказочный придурок, что хожу с саблями, у которых есть имена собственные и с которыми болтает моя собака, когда ей скучно. А функция самозаточки сабель основана на неизученных наносвойствах материала. Равно как и функция нановибрации при ударе, в два с половиной повышающая рубящие способности. Довольные жизнью ками древних мечей тут ни при чём.
… Поиграться дам только на обмен. У тебя что есть?
… Не-не, пистолет он вообще не твой, а выданный государством. И он – железяка. Своего живого что есть? Собака – есть? Любовница? Своё тело? Хотя что это я… чем ты с саблями играться будешь, если я твоё тело заберу. В общем, будет, чем поменяться – заходи, дам поигратся.
Ладно, с остриём и обухом – разобрались. С остальным – запутались и взбодрились бешенством непонимания. Посказали далее.
… Ну, уточняй.
… Почти. Не от нуля. Ценовой оптимум – это две точки графика затраты-качество, который идёт не по корневой, а по логарифму со сдвигом влево, где ноль качества – не требует доработки пользователем. Такой, как разносить ботинки. На первом оптимуме прекращается стремительный рост качества, на втором – прекращается значимый рост качества. На Руси традиционно или херачат ниже первого оптимума или вылизывают штучное выше второго. В информационной цивилизации искины высчитывают техпроцессы точно в первый или второй оптимум. В первом оптимуме по мачете – монолитный, а не слоёный клинок той же формы.
В учебных планах работяг, торговцев и управленцев на медитацию на этот график отводиться минимум день. Быстрее по сотне реальных полных экзамплов на каждую разничемую зону графика просто не придумать.
И посказали уже дальше.
Пройдя между насильников, я повернулся и стал смотреть, что дальше будет.
Взрезанный схватился за шею, сел на попу и стал жалобно паниковать, что умирает. Вот с этим жалобным «помираю, спасите!» он и уставился на рыжую, которая выбрыкалась из-под оглушённого и вскочила на ноги.
Красивая получилась картинка. Он к ней такой – с безумной жалобной надеждой на морде. А она – вся такая яростная ботомлес, ибо он же ту юбку и разорвал. Но сапоги снять забыл. И она с ноги в сапоге в морду – хрясь. И ведь – правда помогла. Вырубила, чтоб не паниковал, а спокойно истёк кровью. Истинный медик!
Я это так, с легким сарказмом на красоту постановки.
Ну и на то, что я запустил в Барбосе запись и анализ анатомии и кинетики рыжей. Ибо прочуял, что будет дальше.
На то, что постановка, намекало, что военфельдшер, как её глушенными
